— Белые хранители спасут мой народ от извергов Тьмы! — запальчиво вскрикнул парень.
Камилл швырнул его об мостовую. Раненный ударился о камни головой и опять потерял сознание. Хранитель развернулся на шорох: по улице с трудом передвигалась девушка с изрезанной ступнёй. Старая коричневая одежда рабыни потемнела от её и чужой крови. Она использовала вместо палки какой-то жезл, обломанный снизу.
— Значит, ты им расскажешь, — мрачно произнёс мужчина, — Ты объяснишь им, какими жестокими могут быть чёрные хранители!
Девушка шарахнулась, споткнулась о чьё-то тело в серой одежде, упала. Камилл подхватил её и взлетел. Она извивалась, вырывалась. И не держи он её так крепко, разбилась бы задолго до деревни, в которую чернокрылый её отнёс…
На белоснежном снегу дрались белые и чёрные хранители, четверо одних и двое других. Яростно. Отчаянно. Безжалостно. Пока пара чернокрылых замертво не упала на снег.
— Они поймут, — проворчал Кайер, стирая с лица струю крови, брызнувшую на него из шеи врага.
— Тут неподалёку логово разбойников, — осклабился Хисэ.
Связанный Камилл спокойно стоял на опушке Чёрной земли. Другие чернокрылые больно задевали его копьями из сгущённой Тьмы, но мужчина смотрел куда-то мимо них странным отсутствующим взглядом: на губах его окаменела безумная улыбка.
— Из-за тебя мы уже никогда не сможем поправить нашу репутацию! — орал Старейшина, брызжа слюной от ярости, — Если раньше белые змеи умудрялись нас в чём-то обвинить, подстроить «нападение чёрных хранителей», подсунуть несколько «жертв», это можно было списать на разгул разбойников или тайные интриги властьимущих, а теперь так много доказательств, что их уже не уничтожить!
Он швырнул толстое копьё из окаменевшей разрушающей силы, пробив плечо связанного. Тот даже не шелохнулся. Остриё, затем древко преобразовались в огонь, прожгли его рану, облизнули тело. Пространство вокруг связанного всколыхнулось от его боли, но на лице у него по-прежнему царило спокойствие, граничащее с безразличием.
— Пока мы были заняты битвой с белыми змеями, ты… ты… — облако из тёмных хлопьев превратилось в тонкие лезвия, те прочертили много кровавых линий на теле Камилла.
— Вот именно: пока вы дрались с белокрылыми, люди обнаружили трупы Серых карателей Тьмы, — ответил мужчина, ухмыльнувшись.
И запел. Громко, звонко, радостно:
Рассвет. Целует солнце мои руки.
Прощаясь с темнотой, звенит ручей.
И в песнь моей души его вплетались звуки.
А так же птичий хор ликующих речей.
Он глубоко вздохнул, ненадолго замолчав. Потрясённо застывшие хранители встрепенулись, растерянно переглянулись. Белик запустил в связанного кинжалом: оружие при прикосновении с телом мужчины обратилось в жгучую струю. Однако Камилл пропел как ни в чём ни бывало:
Мне золото небес милей земного злата!
Холст луговой, чьи краски с ароматом,
Которыми земля моя всегда была богата
Приятней королевской статуи с бантом!
Старейшина сшиб его с ног мощным ударом. Менестрель упал на спину, улыбнулся, увидев пронзительно голубое небо и продолжил уже лёжа:
Знакомые, смеясь, прозвали чудаком!
По мне: так все они — совсем чудные.
Любителя всех благ земли зову я дураком!
И мир, и страны все: края мои родные…
На него обрушилось много яростных ударов, от которых его отшвырнуло вперёд, впечатало в молодую берёзу. Та сломалась. Упавший возле неё Камилл надолго замолчал.
— Кажется, мы его убили, — грустно произнёс седовласый полный хранитель.
Певец шевельнулся, с трудом сел. Дрожащей рукой дотянулся до обломанного ствола, нахмурился, погладил сломанное растение. И продолжил песню, грустно поглаживая остаток от дерева:
Рассвет… Иного богатства мне не надо.
А впрочем, легкомыслен я и потому
Мне иногда и звёздный свет — отрада.
И вдруг обнял обломок берёзы, зарыдал. Чёрные хранители смутились, разошлись. Белик, Старейшина и ещё шестеро мрачно сплюнули на землю. Быстро стемнело. Ночью Камилл просидел около дерева, почти не шевелясь: лунный свет очерчивал его сгорбленную спину и поникшие плечи. Когда небо начало светлеть, шевельнулся, поднял голову, залюбовался рассветом. Вдруг тяжело вздохнул и добавил:
Но грустно любоваться драгоценным одному!
Белый хранитель не заметил, как к нему подкрался чернокрылый, так хорошо контролировавший своё состояние, что не вызывал возмущение в пространстве. И только в самый последний миг, когда его враг злобно ухмыльнулся, когда пространство взорвалось от злости и торжества чернокрылого, только тогда почувствовал, но уклониться не успел…
Тьма, выползавшая из человеческих поселений, въедалась в землю, вызывая на ней невидимые язвы, те — стихийные бедствия. Хранители были заняты склоками, потому не везде восстанавливали Равновесие. Мир плакал от боли, тщетно пытался залечить раны, но они были слишком глубоки…
Чья-то сильная тёплая рука подхватила мою. Сплелись с моими чьи-то тонкие мягкие пальцы. И кто-то резко вырвал меня из омута боли.
Когда ко мне вернулась способность видеть, резко повернулась к своему спасителю. И потрясённо замерла, смотря на встревоженного Кайера.