— Может, я рехнулась, — она снова улыбнулась, — Нет ничего позорного в том, чтобы рехнуться, — девушка обхватила прутья рукой, теперь её лицо было близко к нему, — Может, ты сам бы рехнулся в этой темноте и сырости, лёжа на холодном полу? Так чего же постыдного в том, чтобы сойти с ума?..
Инквизитор шарахнулся в сторону, оступился. Факел улетел в сторону, а он поскользнулся на чьей-то крови. Тут недавно кого-то, истекающего кровью, провели. Ведьма следила за ним, обхватив прутья своей темницы руками.
— Сильно болит? Тебе бы ткань с колодезной водой приложить. Хотя, впрочем, в этот холод подойдёт и вода из реки.
— А ты… что ты ко мне прицепилась? — проворчал молодой инквизитор, поднимаясь, потирая расшибленную руку, — Околдовать меня хочешь? О, за что же правую руку?.. Как я теперь буду собирать дрова и поджигать костёр?..
— Может, Бог этого не хочет? Раз он ударил тебя по правой руке?
— Откуда ведьме знать волю Бога?.. Думаешь, я тебе поверю? Проклятая искусительница! — тут мужчину опять скрутило от жуткого кашля.
— Как бы ты ни ругался на меня, я помню, как ты тогда стоял на мосту и смотрел на воду. Я тогда подумала, что ты хочешь утопиться. Значит, твоё дело совсем тебе не по душе.
— Заткнись, змея! — заорал инквизитор.
— Я-то заткнусь и скоро. Но сердце твоё, быть может, и не заткнётся вовсе, — она отвернулась к нему спиной, — Сердце твоё или очерствеет однажды, или не умолкнет вовсе.
Он подошёл к ней, протянув руку между прутьев, схватил её за волосы, рванул на себя.
— Ты бы о себе позаботилась, дура! Своих она, видите ли, спасала! Героиня! Советовать мне вздумала?! Ничего, смейся. Смейся! Пламя сотрёт твою улыбку. Пламя никого не щадит.
— Но мне жаль тебя.
Мужчина дёрнул так, что она вскрикнула, перехватила волосы у головы, обернулась. Глаза её в тусклом свете сверкали. Он её видел нечётко. Но он слышал её голос. Её голос проваливался куда-то ему в сердце. Её слова резали его душу.
— Пламя костров, что ты запалил, попало и в твоё сердце, — голос осуждённой звучал глухо. — Оно сжигает тебя изнутри. Адское пламя с тобой во сне и наяву. Куда бы ты ни пошёл, оно горит внутри тебя и сжигает твоё сердце. Именно из-за этого ты так злишься на меня. Злишься, что я увидела пламя в твоей душе. Злишься, потому что я говорю тебе правду. И, знаешь, мне жаль тебя. Кажется, что никто кроме меня не видел твою душу. Никто кроме меня не просил тебя поберечь себя. У тебя никого нет. У меня есть семья, но ты один. И мне жаль тебя. Ты всегда один. Здесь ты тоже чужой. Они терпят тебя, потому что ты выполняешь их приказы. Делаешь за кого-то грязную работу. Но ты по-прежнему один. Может, ты поэтому стал таким жестоким и злым. Может, ты поэтому такой чёрствый. У меня была семья, но у тебя нет никого. Меня сожгут, а ты снова будешь один. У меня была семья, а у тебя никого не было.
Мужчина снова рванул её за волосы. Снова. Снова, чтобы она кричала. Чтобы она громче кричала. Но как бы громко она ни кричала от боли, пытаясь вырваться, он не чувствовал покоя. Да, она была права. Пламя сжигало его изнутри. Пламя сжигало его душу. Какая-то искра первого увиденного им костра запала ему в душу и прожгла её. Капля с первого костра, который он запалил сам, тоже попала ему в душу, раскрыв внутри настоящую бездну… бездну ада… Куда бы он потом ни шёл, пламя и чьи-то крики преследовали его. Во сне и наяву ему мерещилось пламя, слышались крики осуждённых… Он действительно хотел утопиться тогда, стоя на мосту. Но… как она поняла? Как она это всё прочла в его глазах?..
Вдруг он выпустил её волосы. Что есть силы оттолкнул её — девушка со вскриком упала на пол своей темницы — и молча ушёл. Она, сжавшись, плакала на холодном полу. Откуда-то из коридора, из темноты, до неё долетел его надрывный кашель.
Кайер, уже без креста, одетый просто, но чисто, расхаживал кругами по большой, богато обставленной комнате и с воодушевлением говорил:
— Приспешников чёрных хранителей необходимо вычислить как можно раньше. И разделаться с ними следует как можно жёстче. Хотя эти так называемые хранители и утверждают в один голос, будто у них особое предназначение, а от их дел людям и миру становится легче — это всё ложь. Прикрываясь благой целью как маской, они творят разные гнусности. Вот, скажем, на днях один из них убил калеку-нищего только за то, что бедолага, ковыляя по тесной улице, слегка задел плечом этого слугу Тьмы!
— Вы думаете, то убийство — это их рук дело? — толстый пышно разодетый мужчина задумчиво вертел на пухлом пальце золотой перстень с огромным рубином.
— И не только оно! Я своими глазами видел, как…
Парень всё ходил, ходил и говорил всякие гадости, пылко и убеждённо, а аристократ внимательно его слушал…
Кайер нашёптывал что-то человеку в серой одежде, тот внимательно слушал, поигрывая причудливым серебреным медальоном на золотой цепочке…