Звезда Гаада

Чуть погодя пришёл гончар, руки помыл. Сел за стол. Тогда только Карст стал суп разливать. Сначала мясной. Потом жёлтый, с рябиной. Я, впрочем, сразу цапнула тарелку со вторым. Умм!!! Это было нечто. Такое, пюреобразное, но кислинка от обычной рябины и привкус чёрного перца с кардамоном вместе с кабачками и картошкой… Оо, это было что-то неожиданное и интересное! Но… блин, Карст, я рядом с тобой не чувствую себя женщиной! А, хм, кажется, это кусочек репчатого лука. Ох, и даже пирожки испёк. С луком репчатым и яйцами варенными. И с ноткой перца. А, нет, ещё какой-то приправы туда добавил, чуть терпкой, мне не знакомой. Надо мне к нему напроситься в ученики.

Потом мы до темноты все сидели, шили одежду хозяина дома. Я с удивлением обнаружила, что и Карст, и Гаад умеют шить. Хотя, впрочем, свои синие штаны хозяин никому не доверил. На свиданку, что ли, в них пойдёт? Или его там в рыцари посвящать будут, прямо в этой форме, что он так трясётся над своими штанами?

Потом, уже в темноте, мы двинулись обратно, местами нагруженные той посудой, что уже была готова. Тинил было рот открыл, стоя на пороге, может, думал, не пригласить ли нас переночевать, но явно не надумал.

Не знаю как, но Гаад на плече своём разжёг огонь. Тот ярко горел, освещая дорогу перед ним. И, видимо, ткань не портил, не обжигал. Уже за рекой — заросли папоротника, как ни ждала их напугано, так и не наступили — такой же огонёк вдруг вспыхнул на тыльной стороне запястья белокрылого. А, нет, не такой. У Гаада, если долго всматриваться, он чуть зелёным отливал. А у Карст — был яркий, тёплый, уютный какой-то.

Старейшина чернокрылых обернулся в тот же миг, будто почувствовал появление второго огонька. А, может, и в правду почувствовал. И улыбнулся Карсту. Белокрылый грустно улыбнулся ему. А у меня до самого дома ничего не вышло. И я даже не поняла, как они это сделали. Эх! Опять себя чувствую никем. Хотя… мне рядом с ними как-то спокойно. И рана уже почти не болит. Так, саднит изредка.

Я шла, поглядывая на них. И изредка косилась на звёзды. Но Гаад на звёздное небо ни разу не посмотрел, будто дела ему не было никакого до них, небесных светил, крупного и россыпей мелких.

Гаад… тот мальчик, что мне приснился… Это был ты или не ты? Это была твоя мечта, которую ты потерял? Или это та мечта, которую ты прячешь в глубине своей души? Ты поэтому стал Старейшиной, чтобы разузнать о ней? Или тебя просто заставили: и стать хранителем, и стать главным из чернокрылых? Или общее у вас двоих только имя?

Но, впрочем, я робею спрашивать об этом Старейшину чернокрылых, идущего рядом. Просто… Ну, не глупость ли, подходить к парню из другого мира со словами: «Знаешь, мне тут приснился сон, что ты мечтал о звезде»?!

Или…

Нет, я просто боюсь. Боюсь, что однажды всё-таки спрошу. А он окажется не им. Не тем странным мальчиком с чудной мечтой, узнав о которой, я захотела ещё немного пожить. И даже стала такой смелой, хотя так боялась лечения.

Или… или я боюсь, что ты окажешься им, но… но потом я проснусь?.. Ведь сны бывают так загадочны, так нелепы… красивы… Чем красивее сон, тем больнее нам потом просыпаться. И почему-то грустно, что однажды я проснусь, а Гаада рядом уже не будет. Ведь что бы ни случилось во сне, что бы ни получили мы там, когда мы просыпаемся, в наших руках ничего не сохраняется. Ничего не останется?.. Я… я не хочу, чтобы вся эта странная история оказалась вдруг сном. Это странный сон. И страшный местами. Но красивый.

Часть 1.24

В общем, осталась я на Чёрной земле. Как ценный заложник или секретное оружие. Или по принципу, что умыкнули — то не отдадим. Может, потому, что такую непредсказуемую меня на врагов натравить — это милое дело. Никто ж не мог предсказать, когда я начну столами, креслами и вёдрами швыряться, да дома разрушать. Могу оставить весь дом без посуды, да. Может, у меня в запасе и покрупнее пакости имеются. Или, хм, мощь моего воздействия заключалась в том, что если меня подсунуть врагам чернокрылых, то те сначала очень обрадуются явлению новой хранительницы, а потом удавятся, смекнув, насколько я бесполезна? Правда, из чёрных хранителей никто более не решался проверить всю глубину моих возможностей, тщательно укрытых не только от любопытных окружающих, но и от меня самой. За исключением Гаада, всё ещё питавшего надежду вылепить из меня что-нибудь достойное и полезное.