Звезда и шпага

– Первой переправляется пехота, – в последний раз доводил он до нас план будущей баталии. – Карабинеры моего полка прикрывают её огнём, зайдя до середины в реку в установленных местах. – Глубину ещё вчера промерили саперы, и теперь их командир капитан Самыгин клялся, что конный вполне сможет форсировать Ай в любом месте, ибо река сильно обмелела. – Как только пехота выходит на тот берег и связывает противника рукопашной, кавалерия слёту форсирует реку и атакует врага на флангах. Карабинеры, вам прямой приказ: пропустить вперёд гусар и верных казаков. Первыми бьют они, а уж после вы, – повторил он и скомандовал: – Мартынов, вперёд!

Под барабанный бой пехота двинулась вперёд, вошла в реку, следуя вбитым сапёрами в дно реки колышкам, отмечающим брод. С противоположного берега по ним открыли огонь казаки и солдаты рабочих батальонов. Запели трубы и мы двинулись вслед за пехотой.

– Карабины к бою, – скомандовал я. Зашуршали ремни, защёлкали курки, мне не надо было оглядываться, чтобы увидеть, как всадники моего взвода снимают с плеч карабины, спокойными, уверенными движениями взводят курки. При этом кони их продолжали быстрым шагом форсировать реку, будто бы и вовсе без участия всадников. Поют трубы, и я командую: – Товьсь! Целься! Взвод, по моей команде, – а сам одним глазом кошусь на Коренина, готового отдать приказ открыть огонь. И знаю, что ротмистр при этом косит глазом на Михельсона. Наконец, тот взмахивает кулаком, надсадно взвыли трубы – и мы, едва не хором, я, ротмистр и унтера орём: – Огонь!

И снова, будто кто кусок плотной ткани, вроде драпа рвёт. Рядом сухо щёлкают гусарские мушкетоны и казацкие ружья. Над рекой стелется пороховой дым.

Трубы играют «Огонь без залпов».

– Бей по готовности, – командую я. – Остальных не ждать!

Карабинеры, гусары, казаки принялись палить вразнобой. Только офицеры сидели спокойно, среди этого грохота и свиста пуль, сложа руки на передние луки, да те, у кого были подзорные трубы, глядели в них, хотя, что можно было увидеть в этаком дыму, не понимаю. Исключение составляли только казачьи командиры, большая часть которых была вооружена укороченными мушкетами, им-то уставы были не указ. Вот они и палили по тому берегу без продыха.

– Ишь как стараются казачки! – прокричал мне вахмистр Обейко, указывая прикладом своего карабина на казаков. – Это что их в предатели, если что не записали! – Он усмехнулся, вскинул оружие и всадил пулю куда-то в пороховой дым.

Через грохот выстрелов отчётливо стал слышен звон стали и тот ни с чем не сравнимый звук рукопашного боя, более всего напоминающий некий дикий, первобытный вой. Михельсон вскинул палаш, трубы запели «В рукопашную».

– Прячь карабины! – закричали унтера, опережая нас, обер-офицеров.

– Палаши к бою! – командуем уже мы. – К рукопашной товьсь!

И тут диссонансом среди этого железного порядка войны прозвучал голос Михельсона:

– Стой, дура! Куда прёшь! Да остановите его кто-нибудь!

Я разглядел, через пороховой дым, эскадрон Самохина, мчащийся через реку. Его кони уже, спотыкаясь, забирались на противоположный берег.

– Ирашин! – крикнул мне ротмистр Коренин. – Останови его! Скорей!

– Обейко, принимай взвод! – скомандовал я, давая коню шпоры. Тот, как-то очень по-человечески, вскрикнул и рванул вперёд, только держись. Я промчался мимо двух взводов нашего эскадрона, готовящихся к рукопашной, в туче брызг нагнал карабинеров Самохина. За несколько секунд обогнал их, ухватил поручика за плечо.

– Стойте, Самохин! – крикнул. – Прекратите! Вернитесь на позиции!

Вокруг нас свистели пули – нас обстреливали казаки, ведь взобравшийся на берег и замерший эскадрон, представлял собой идеальную мишень. Но мне на это было наплевать.

– Вы что творите?! – кричал я, сжимая в кулаке погон Самохина. – Вернитесь на место!

– Пусти меня, идиот! – орал в ответ поручик. – Пусти, тебе говорят!

– Приказ Михельсона, остановить вас, вернуть на место!

– Моё место здесь!

И тогда я решил прибегнуть к последнему средству, понимая, что иначе нельзя, пошёл на прямое нарушение устава.

– Вы отстранены от командования! – заорал я. – Я принимаю у вас эскадрон!

– Ах, вот оно как?! – Он рванул из ольстры пистолет, но его ухватил за руки поручик Парамонов, недолюбливающий Самохина по вполне понятным причинам. Вдвоём мы скрутили его, вырвали оружие, а Парамонов приказал куда-то за спину:

– Поручика в тыл! – и добавил: – Мы в вашем распоряжении, поручик!

– Возвращаемся на позиции, – приказал я, разворачивая коня.

Когда эскадрон занял своё место, спустя несколько столь драгоценных в бою минут, я козырнул Парамонову и сказал:

– Принимайте эскадрон!