Сам же Аристарх Павлович, подслушав разговор молодого Шеховского с директором императорских театров Гедеоновым, судьбу свою искушать не стал и, не мешкая, съехал с квартиры, найдя себе другое жилье в противоположном конце столицы. До театра стало добираться далеко и неудобно, но он смирился с этим, ибо это была столь мизерная плата за то, чтобы ощущать себя в некоторой безопасности; когда же молодые Шеховские удалились в имение, он вздохнул с облегчением. Однако узнав, что Павел Николаевич вернулся в столицу и разыскивает его, Поплавский запаниковал. В тот же день он оставил в кабинете Гедеонова записку о том, что простудился и вынужден будет на некоторое время оставить службу, чтобы поправить здоровье. Никто в театре не был осведомлён о его новом месте проживания, и Аристарх счел за лучшее пока затаиться, но не мог же он вечно сидеть в четырех стенах и ожидать, когда князь разыщет его? Отчего-то Поплавский был уверен, что Шеховскому уж давно стала известна правда об убийстве его бывшей любовницы, и разыскивает его Поль только для того, чтобы посчитаться с ним и за смерть прекрасной Элен, и за свое вынужденное пребывание в казематах Петропавловской крепости. Помощник директора императорских театров снова и снова лихорадочно обдумывал свое положение, перебирая в уме различные варианты своего спасения, но, как назло, ничего не приходило ему в голову. Он ведь так хорошо все придумал, и все было именно так, как он и хотел, пока невесть откуда не взялась эта то ли Анна Быстрицкая, то ли Юлия Кошелева с заявлением, что князь провел ночь у нее. Кто и когда признавался в таком, да еще когда тебя и не спрашивают?! И не потому ли она вернулась в Петербург княгиней Шеховской, что заставила князя женитьбой заплатить за спасение от петли? Избавиться бы от нее! Старого-то князя, говорят, женитьба сына на бывшей актрисе не порадовала…
Устав от бесплодных поисков Поплавского и ощутив самую настоящую тоску по молодой супруге, Павел Николаевич воротился в Павлово не солоно хлебавши. Как ни старался он не показать Юле своих переживаний, но она все же заметила и несвойственную ему задумчивость, и тень беспокойства, что все чаще набегала на его лицо. Что-то угнетало его, не давало покоя, но отчего-то муж держал все в себе, не спешил поделиться с нею предметом своего беспокойства. В душе ее вдруг шевельнулась нехорошая мысль о том, что, возможно, причиной этого стала другая женщина, но она тут же мысленно оборвала себя, обругав последними словами, когда вспомнила, как он бежал к ней, выпавшей из саней, по заснеженному полю, с каким страхом заглядывал ей в лицо, как крепко обнимал и шептал ей в волосы всевозможные слова любви, прижимаясь губами к кудрявой макушке, а потом отряхивал от снега упавший в сугроб капор и заботливо, как маленькой, завязывал его под подбородком. Испытывая безотчетную тревогу и страх за него, Жюли попыталась осторожно выведать у него, что его тревожит, но Шеховской не пожелал говорить с ней откровенно и свел разговор к тому, что все его печали — не ее забота, он сам в состоянии разобраться со всеми своими неурядицами, и вообще не женское это дело — влезать в дела супруга. Слово за слово, и супруги рассорились. Жюли, до глубины души уязвлённая таким его ответом, спать отправилась сразу после ужина, не пожелав разделить вечер со всеми домочадцами.
И хотя Павел за женой своей очень соскучился, однако, раздраженный ее расспросами, не сдержался и вспылил. Ночь он провел в своей спальне, не решившись зайти к ней и попросить прощения за свои злые и холодные слова, так обидевшие ее.
Поль вынужден был признаться себе, что с исчезновением Поплавского предпринятое им самостоятельное расследование обстоятельств смерти mademoiselle Ла Фонтейн зашло в тупик. Видимо, все же настало время обратиться за помощью. Перебирая в памяти всех друзей, кому бы он мог довериться в столь деликатном деле, он решительно отвергал одного за другим. Оставался только Мишель. Ему не хотелось тревожить Горчакова, когда он был так увлечен ухаживанием за сестрой Жюли, но иного выхода у него не было.
Проснувшись рано поутру, младший Шеховской решил написать письмо князю Горчакову. Коротко изложив все, что ему стало известно из разговора с Гедеоновым, Павел попросил у него помощи в поисках Аристарха Павловича Поплавского, потому как Михаил, как заядлый театрал, имел множество знакомств среди тех, кто был близок к театру, и сообщал, что намерен в ближайшее время вернуться в Петербург и продолжить начатое расследование.
Павел уже дописывал письмо Горчакову, когда в кабинет постучался встревоженный управляющий: Буйный, жеребец князя, на котором он приехал из Петербурга, захромал после дальней дороги. Шеховской, считавший Буйного не просто конем, а скорее верным другом, не раз спасавшим ему жизнь в недалеком военном прошлом, вынося из самой гущи боя, бросив недописанное письмо на столе, вместе с Фомой Ильичом поспешил на конюшню.