Звезда Любви

Полина испуганно шарахнулась в сторону, но Михаил поймал ее за рукав пеньюара и притянул к себе. Стиснув тонкую талию в медвежьем объятии, князь намотал на кулак светлые длинные пряди и впился поцелуем в приоткрытые губы. Княгиня замерла в его руках, затаила дыхание, прислушиваясь к своим ощущениям. Кровь застучала в висках, сердце колотилось где-то в горле. Мишель ослабил натиск. Губы его скользнули по щеке, прижались к виску, там, где билась тонкая жилка пульса.

— О Боже! — жаркий шепот обжег ухо. — Уходите, Полин! — выпустил он ее.

Глядя на него расширившимися глазами, Полина отрицательно покачала головой. Михаил снова поцеловал ее, но на этот раз лишь слегка касаясь губами ее губ. Княгиня ухватилась за его широкие плечи, ощущая тяжесть рук на своей талии. Ноги ее оторвались от пола, комнатные туфельки соскользнули и неслышно упали в мягкий ворс ковра. Открыв глаза, Полина поняла, что лежит на кровати. Мишель, улыбнувшись ей, задул свечи. Она услышала шорох одежды, ощутила прикосновение теплых ладоней к своим обнаженным плечам. Подняв руку, сама несмело коснулась широкой обнаженной груди. Губы князя скользили по ее шее, плечам груди. Жаркий шепот срывался с губ, Полина едва не задохнулась под тяжестью его тела, тоненько вскрикнула, когда муж осторожно, сдерживая себя, толкнулся в ее тело. Ну, вот и все, свершилось ее замужество. Слушая его тяжелое хриплое дыхание над ухом, она гладила его плечи, неумело отвечала на поцелуи, непроизвольно выгибалась ему навстречу, слыша только бешенное биение пульса в крови, ощущая нестерпимый жар во всем теле в ожидании еще чего-то, чего сама не сознавала, пока ночь вдруг не вспыхнула искрами перед зажмуренными веками, не разлилась по телу блаженной истомой и оставила ее, задыхающуюся, на сбившихся в ком простынях.

— Mon ange (Мой ангел)! — прошептал Михаил, поймав ее запястье и нежно целуя каждый пальчик.

Сон смежил веки, навалилась невероятная усталость, и, прижавшись к мужу, Полина уснула. Горчаков поднялся, укрыл жену одеялом, накинул на плечи шлафрок и, подойдя к столику, налил себе в стакан немного бренди. Не выпуская из рук стакана, медленно опустился в кресло у камина и замер, вглядываясь в отблески угасающего пламени в янтарной глубине напитка. Он уступил нынче ночью своему желанию, но какой будет их дальнейшая жизнь? Полюбит ли она его когда-нибудь? Или в его супружеской постели незримо всегда будет присутствовать третий?

* * *

Шестого декабря, на Николу Зимнего, у Шеховских отмечали именины Николая Матвеевича. Несмотря на уже начавшийся Рождественский пост, на раут в особняк на Сергиевской съехалось множество приглашенных, в том числе чета Горчаковых и мать и дочь Валевские. Маша, памятуя о своей обиде на Павла, старательно игнорировала своего кузена, и только тогда, когда ей казалось, что Поль не видит ее, она украдкой вздыхала, с тоскою следя за ним глазами. Сам Шеховской, испытывая некоторую неловкость от того, что повел себя слишком резко с Мари в их последнюю встречу, попытался загладить свою вину, согласившись исполнить вместе с ней одну сложную пьесу в четыре руки. Предложив ей руку, он проводил Машу к роялю.

Маша не могла отвести глаз от своей руки, затянутой в шелковую перчатку, лежащей на сгибе локтя Шеховского. Белый шелк ярко контрастировал с темно-зеленым сукном его вицмундира. Мари тихонько сжала пальцы и тотчас поймала недоуменный взгляд своего кузена, но он тут же опустил глаза и, стараясь отдать дань вежливости, заметил, что Мари очень идет нежно-голубой оттенок ее платья, чем вызвал смущенную улыбку и легкий румянец на высоких скулах. Она и в самом деле была очаровательна в этот вечер, и он отметил это без какого-либо умысла, просто как тонкий ценитель женской красоты.

Поль был немногословен — будь его воля, его бы и не было здесь в этот вечер, но уступив настоятельным просьбам маменьки, он не только присутствовал, но и по возможности старался не обойти своим вниманием никого из присутствующих дам.

Он, как и обещал, сыграл вместе с Машей, улыбался, говорил скорее по заученной привычке, чем для того, чтобы доставить себе или кому-либо удовольствие. С виду Шеховской вновь стал прежним — очаровательным повесой, каким его знал светский Петербург, и только Софья Андреевна замечала непроницаемый взгляд, улыбку, которая не касалась глаз, несколько нарочитую приветливость. Материнское сердце остро чувствовало его переживания. Улучив момент, она подошла к нему и коснулась рукава вицмундира, привлекая его внимание.

— Поль, mon cher, (мой дорогой) ты не подашь мне шампанского?

Улыбнувшись матери, Павел обвел глазами зал в поисках лакея разносящего напитки. Взяв с подноса два бокала, он вернулся к ней. Софья Андреевна пригубила шампанское и, указав глазами на затененный альков в углу бальной, залы направилась туда. Павел последовал за ней. В этом уютном уголке они оставались в зале, но никто не мог слышать их.

— Павлуша, мальчик мой, — улыбнулась она, — прости, что вмешиваюсь. — Княгиня замолчала, подбирая слова. — Мне больно видеть тебя таким!