Далее последовал такой густой обвал ругательств и проклятий, что монах мигом пришёл в себя и побежал, поддерживая длинную рясу, вслед за Гуннаром, успев заметить, что впереди, в коридоре,
Монах тяжело рухнул на землю, почувствовав, что лапа Духа Лесов подтягивает его к выходу, и тонко завизжал, пытаясь зацепиться руками за землю или за камни. Пальцы соскальзывали, чертя в рыхлом песке, устилающем коридор, глубокие борозды.
– Быстро! – рявкнул Гуннар уже на норвежском и увернулся от метнувшейся к нему лапы Вендихо. – Все уже там! А тебе... – Он отскочил подальше в коридор и повернулся к Духу Лесов, чья оскалившаяся морда заглядывала в расселину. – А тебе привет от Гуннара!
В воздухе свистнул метательный нож. Промахнулся или нет целивший в глаз Вендихо германец, осталось неизвестным, но от раздавшегося яростного воя, потрясшего скалы до основания, можно было оглохнуть. Гуннар сплюнул и кинулся вслед за убегавшим по коридору монахом.
«Когда же? Когда? Неужели мы не успели и придётся остаться здесь?» – панические мысли пролетали в голове отца Целестина быстрее дождевых капель. Он задыхался, сердце билось уже не в груди, а в затылке, отдаваясь неприятной болью. Скорее, скорее, скорее...
Он переступил черту. Конечно, настоящей, видимой человеческим глазом черты или линии не было, но вдруг монах понял, что всё переменилось. Его тело словно ударилось о воду, свободно пропустившую его, шибануло в виски переворачивающее внутренности головокружение. Тёмный мрачный проход в скалах осветился ярко-розовым светом, на фоне которого расцветали и гасли сотни цветных вспышек. Гранит превратился в удивительный, пылающий всеми красками радуги самоцвет, сияние залило всё вокруг, сводя с ума обилием оттенков и взблесками алмазных граней. Появился шум, напоминающий океанский прибой или хлопанье крыльев поднимающихся в воздух многих сотен птиц. Шум всё нарастал и нарастал, переходя в грохот штормового моря и грозы, оглушая и заставляя схватиться за разламывающуюся от него голову. На самом пике грозная и величественная музыка умолкла, уступив место глубокой непроницаемой тишине, а свет начал меркнуть, гаснуть, исчезая в глубинах вечно молчаливого камня.
Монах упал на руки Торира, споткнувшись о свалившийся с одной из лошадей мешок.
– Где Гуннар? Ты меня слышишь? Где он? – Конунг тряс святого отца за воротник, но тот ничего не соображал от пережитого в последние минуты. Ответ пришёл сам собой: привыкшие к мраку глаза Торира на миг ослепли от моргнувшей бело-розовой вспышки, и в коридор из пустоты вылетел запыхавшийся германец.
– Все здесь? – подал из темноты голос Видгар.
– Там остался Локи. – Гуннар утёр пот со лба. – Что с ним – я не знаю.
Колени ещё дрожали, но отец Целестин, пытаясь взять себя в руки, оторвался от конунга, продолжавшего крепко держать его за плечи.
– Что ты там делал? – напряжённым тоном спросил Торир. – Мы уже прошли через Врата, когда увидели, что тебя нет. Гуннар решил вернуться за тобой...
Монаха по-прежнему бил озноб, и вразумительного ответа он так и не дал. Торир, сжав зубы, громко выдохнул.
– Чего уж теперь выяснять, – опять послышался голос Видгара. – Мне думается, что попали мы туда, куда и хотели. Надо выходить наружу.
– А ведьмы, про которых говорил почтенный Локи? – срывающимся голосом напомнила Сигню. – Если они нас ждут?
– Ждут не ждут, а выбираться надо. – Торир прошёл вперёд и нащупал поводья одной из лошадей. – Давайте все за мной. Там видно будет, что и как.
«Мы в другом мире. Мы ушли из Мидгарда и оказались в другом мире», – вертелось в голове отца Целестина, когда он шёл на подгибающихся ногах к едва серевшему впереди выходу из ущелья. Монах ощущал некие неуловимые изменения, произошедшие после бегства от Духа Лесов, но какие – сказать точно не мог. Не то воздух тут более свеж и душист, не то само тело человека словно утратило часть своего веса. Ну что ж, увидим, каков этот Мир Между Мирами.