Звезда заводской многотиражки 4

Этот сон я уже видел раньше. Еще когда был ребенком. Мне было лет шесть или семь, наверное. И самым большим кошмаром в моей жизни была ядерная война. Как и у многих, наверное. Я боялся, что злые американцы однажды сбросят на нас свои ужасные бомбы, по всему прекрасному Советскому Союзу вырастут грибы взрывов, а потом радиоактивное облако накроет Новокиневск и… В том сне я видел, как на горизонте вырастает ядерный гриб. Потом его шляпка отрывается от ножки, начинает пухнуть, превращается в толстое зубастое облако, которое устремляется в мою сторону. Потом я слышу чей-то панический голос, который кричит: «Спасайтесь, облако к нам летит!» Все вокруг начинают бегать и суетиться, а я тоже пытаюсь бежать, но не могу. Почему-то руки и ноги двигаются очень медленно. На меня никто не обращает внимания, я пытаюсь кричать, но получается только шептать. Я понимаю, что сейчас все побегут в укрытие, а меня забудут, потому что я маленький и тихий.

А потом откуда-то появляется бабушка, выхватывает меня из угла, в котором я сидел и куда-то несет.

А потом мы оказываемся в маленькой комнате, вроде гостиничного номера — две кровати, зашторенное окно, какая-то тумбочка.

— Ну вот и все, мы теперь в безопасности! — говорит бабушка и раздергивает шторы.

— Это укрытие? — спрашиваю я.

— Укрытие, — говорит бабушка.

— А разве оно не должно быть под землей? — спрашиваю я.

— Не, Жанчик, не должго! — говорит бабушка. И в этот момент в окно заглядывает солнце. Ну или не солнце. Комнату заливает ярким светом, и я просыпаюсь…

Будильник оглушительно орал. Никакого солнца за окном, конечно же, не было. Были мутные зимние сумерки, по которым непонятно, день сейчас или ночь.

Даша все еще не вернулась.

Эх, жаль! Но в любом случае надо собираться на работу. Хотя дел на сегодня у меня не было. Все свои задачи я уже выполнил и сдал, а новых мне ЭсЭс так и не придумал.

Я раскачивался на стуле и смотрел как Эдик сосредоточенно долбит по клавишам печатной машинки. ЭсЭс смотрел в мою сторону неодобрительно, но не нашел пока до чего докопаться, так что мое наплевательское отношение к казенной мебели осталось без его едкого замечания. Черт его знает, может он почувствовал мое изменившееся к нему отношение, и только поэтому я удостоился от него только сухого:

— Хорошо, Мельников.

И больше ничего.

Теперь осталось выбрать момент и решить, как я хочу разыграть козырь моего знания его настоящей фамилии. Боюсь, правда, что это знание никак не поможет мне вернуть обратно Антонину Иосифовну…

— Дарья, вы опоздали! — холодно констатировал ЭсЭс еще до того как дверь полностью открылась.

— Напишу объяснительную, — огрызнулась Даша. — А потом отработаю. Что там еще надо, пол помыть, может? А то тут что-то натоптано…

— Дарья! — повысил голос ЭсЭс, и его змеиный взгляд впился в неспешно снимающую пальто Дашу. «Зашла домой, переоделась», — про себя отметил я.

— Родственницу в больницу я возила, ясно вам? — вызывающе сказала Даша. — Или мне нужно было ее на улицу бросить, только чтобы ваш любимчик Эдичка вписал в журнал нужные циферки?!

— Между прочим, на следующей неделе дежурить по редакции предстоит вам, — прохладно заметил ЭсЭс, хотя по его лицу было видно, что он начинает закипать. И его бесит, что ему вообще смеют возражать. — Никаких любимчиков у меня нет. Все будет зависеть от вашего служебного рвения и…

— Слышала я уже это, можете не повторять, — Даша гордо вздернула подбородок и прошла к своему месту.

— Дарья, вы слишком много себе позволяете! — вот теперь ЭсЭс повысил голос и даже привстал. — Не сметь разговаривать со мной в таком тоне!

— Да молчу я, молчу, — пробурчала Даша и положила перед собой листок бумаги. — Сейчас только жалобу напишу, что нас редакция не обеспечивает нормальными условиями для работы.

— Это какими, интересно? — язвительным тоном поинтересовался ЭсЭс. — Чтобы вы могли печенье на рабочем месте крошить и чаи гонять? Тараканов плодить?

— Карандашей простых нет, — ехидно улыбнулась Даша. — А как я, по вашему, должна черновики писать, раз вы нашего корректора уволили?

— Так я вас еще и карандашами должен обеспечивать? — ЭсЭс встал и грозно подался вперед, облокотившись на стол.

— А кто должен, Пушкин? — парировала Даша. — Или я свои должна в редакцию приносить? Я журналистка, а не снабженец!

Лицо ЭсЭса перекосило. Было понятно, что он сейчас исключительно на волевых сдерживается, чтобы не сказать Даше, кто она.

Я не выдержал и издал сдавленный смешок. Главный калибр ЭсЭса моментально развернулся ко мне.

— Что именно показалось вам смешным, товарищ Мельников? — негромко, но грозно проговорил он.

— Ничего-ничего, я о своем, товарищ Торопыгов, — быстро сказал я и снова усмехнулся. Потом понизил голос и добавил. — Или, может, правильно сказать, товарищ Пуров?

ЭсЭс побледнел. Прямо-таки побелел, как полотно, даже его губы стали белого цвета. Чуть ли не впервые я видел, как такое с людьми происходит. Думал, что этот прием выдумали особо впечатлительные писатели образца позапрошлого века.