Звездные ночи

— Я этого не собираюсь делать, господин Камбар-бий, господа султаны. Турки Рума… у них своя история. Тюрки же Мавераннахра задолго до появления анатолийского Рума жили в этих долинах. Если вы читали «Шахнаме»… Поэт Фирдоуси свидетельствует: тысячи лет назад земли к югу от… Хорасана уже называли Ираном, а по эту сторону от Хорасана, к северу — Тураном… Наш повелитель Шейбани-хан хорошо знает историю. Наш святейший имам еще в пору обучения в медресе Бухары знал наизусть стихи Навои и Лутфи, писал газели на тюркском языке. Хотите послушать?

И простодушным султанам пришлось услышать от хитреца:

С коня разлуки я упал, а милая пришла, сочувствуя,И Шейбани здоровым стал, ведь милая пришла, сочувствуя.

— Эти стихи нашего хана не тюркские, а узбекские! — Камбарбий никак не хотел сдаться.

— Все поэты-тюрки писали стихи именно на этом языке! Тюркский язык Навои и узбекский язык Шейба-ни-хана — один язык. Теперь и душа у нас должна стать единой, господа султаны. Вырожденцы Тимурова корня говорили: «Вон те — тюрки, а эти — узбеки» — и отделяли племя от племени, разъединяли народ. Теперь наш святейший имам, воитель-халиф, второй Искандер[71]

, снова объединит нас всех. Да осуществит свою угодную богу цель великий хан!

Тем и кончился словесный поединок. Поэт отдалился, гордо вознеся голову.

Купайбий, глава племени кушчи, посмотрел на Камбарбия и сказал:

— Видал, каковы они, отродья сартские? Их словами не одолеешь!

— Не словами, так саблей одолеем, — тоже нарочито громко сказал Камбарбий.

Султаны дружно рассмеялись.

4

К вечеру, сопровождаемый несколькими мюридами, прибыл из Самарканда и Ходжа Яхъя, последний, кого ждал Шейбани для задуманного.

Слезая с коня, Ходжа Яхъя излишне торопился, ноги его запутались в кожаных приводах стремян. Мюриды помогли пиру сойти на землю…

Ходжа Яхъя — белая пышная чалма, легкий, изящный сакарлот[72], сам весь воплощенное достоинство — приблизился к трону, на котором восседал Шейбани-хан, с чуть склоненной головой. Голосом, привыкшим звонко и нараспев читать коран, произнес веско:

— Ассалам алейкум, доблестный хан! Ворота Самарканда открыты перед вами…

Шейбани прервал, заметил иронически:

— Это вы открыли нам ворота Самарканда?

— Всякое дело свершается по воле божьей и не иначе.

— Мы осуществляем волю божью, иные по своей воле готовились отдать Самарканд Бабуру!

Все достоинство тут же слетело с пира. Он понял, что дальше обмениваться словесными колкостями опасно.

— Человек слаб, повелитель… Если мы в чем-то провинились, простите. Я пришел к вам с повинной головой…

— Пришел? Или привели?

Ходжа Яхъя прослезился.

— Отведите ходжу наверх, — приказал хан, — да усадите рядышком с его любимым мирзой.

И когда Ходжу Яхъю увели, Шейбани тут же призвал к себе муллу Абдурахима — старца лет шестидесяти, своего ближайшего советчика.

О чем говорили они наедине, никто из собранных на совет вельмож не знал. Многих султанов удивляло, что Шейбани-хан не спешил войти в открытые ворота Самарканда. Почему мешкаем, почему бы не ворваться туда вихрем и не захватить вожделенный центр Мавераннахра, куда так долго и упорно стремились узбеки Шейбани?

Наверное, высокое собрание затем и созывается, чтобы принять, наконец, такое решение? Во всяком случае, когда через главный вход в зал вошел Шейбани-хан, любопытство собравшихся достигло предела. Все до того сидевшие вельможи повскакали со своих мест и низко поклонились хану. А тот медленно поднялся на шахнишин и, скрестив ноги, спокойно замер на парчовой кур-паче. Мулла Абдурахим сел справа от хана. После короткого молчания мулла Абдурахим прочел суру из корана — во имя благоприятного хода дел, пожелал хану — воителю истинной веры — осуществления всех его ценнейших устремлений. Опять помолчали. И снова мулла нарушил молчание, перейдя, наконец, к сути дела:

— Великий наш имам, нынешний воитель-халиф, благословенный Шейбани-хан, помышляет не только о захвате погрязшего в нечестии города. Наш повелитель намерен покарать врагов религии, ведя нас по священным дорогам, проложенным самим пророком Мухаммадом. Если б наш повелитель был из тех, кто помышляет лишь о богатстве… Самарканду пришлось бы раскошелиться. Но великий Шейбани-хан, в мудрости второй Искандер, прежде всего думает о торжестве веры и справедливости.

— Воистину так! — негромко, но внятно подтвердил Мухаммад Салих, сидевший несколько ниже муллы Абдурахима.