Звездный час адвоката

Состояние мое трудно было бы описать словами. Мне казалось, что моя жизнь, доселе протекавшая легко и беззаботно, разом кончилась. Я уперлась лбом в наглухо закрытую дверь. Хуже всего было то, что я не могла доверить свою тайну родителям. Интеллигентные люди, считавшие меня невинной девочкой, они бы так и не поняли всей глубины моего падения. Разумеется, родители не выставили бы меня за порог, но мне пришлось бы объясняться, что-то очень долго говорить им в свое оправдание и, конечно, лгать. Не могла же я им сообщить, что улеглась в постель с Валентином не по причине огромной любви, а просто так, ради познания тайны жизни.

По наивности я полагала, что избавиться от беременности можно так же просто, как ее заполучить. Я прыгала по ступеням вверх и вниз, полагая, что от неуемных физических упражнений у меня начнется кровотечение и проблема решится сама собой.

– Решила перейти к нам на факультет? – рассмеялась подруга, застав меня за выполнением ежедневного комплекса прыжков.

Я посмотрела на нее, собираясь ответить ей подходящей шуткой, но внезапно разрыдалась. Сидя на грязной ступеньке, я лила слезы, утираясь носовым платком, а подруга, обняв меня за плечи, ждала, когда я смогу хоть что-нибудь объяснить.

– Я б-беременна, – произнесла я, громко икая.

– Вот дура! – сказала подруга, но в ее голосе не было злобы и осуждения, пожалуй, только удивление и сочувствие. – Ты уверена? – задала она мне вопрос, который уже набил мне оскомину.

– Д-да! – зарыдала я еще громче.

Она похлопала меня по плечу, призывая успокоиться. Но я готова была залить слезами все здание этого чертового института, да и вообще устроить мировой потоп. Тогда все утонут, и моя тайна сгинет вместе со мной в пучинах океана.

– А что Валентин? – спросила подружка, подавая мне чистый носовой платок.

– Велел идти в больницу, – проговорила я с трудом. – Он не хочет никакого ребенка! Говорит, что я сама виновата.

– Не хочет, значит? – задумчиво произнесла подруга. – И ты теперь прыгаешь по ступеням?

– Д-да, говорят, это помогает, – шмыгнула я носом.

– Дважды дура, – сказала она. – Вот что, ступай домой и сиди там. Родителям скажешь, что заболела. Ничего не предпринимай, просто сиди и жди.

– Чего ждать? – спросила я.

– Деда Мороза с подарками! – огрызнулась она, но потом, смягчив тон, добавила: – Меня жди. Да не реви, все обойдется.

Я сделала так, как посоветовала подруга. Сидя дома возле окна, я тоскливо обозревала двор. В то время вовсю буйствовала весна. Снег уже сошел, и малышня, облюбовав сухой кусочек асфальта, чертила на нем „классики“. Ребята постарше гоняли футбольный мяч. Все лавочки во дворе были заняты пенсионерами. Словом, кроме меня, несчастной и одинокой, во всем городе не нашлось бы человека, равнодушного к этому празднику жизни. Свежий ветер, залетая в окно, приносил с собой ароматы сырой земли и еще чего-то особенного, не то дыма от горевших в костре прошлогодних листьев, не то запаха оживающих под весенним солнцем деревьев. Обычно весной мое сердце сжималось от ощущения чего-то нового и, несомненно, радостного, приближающегося ко мне все ближе с каждым прожитым днем. Запахи становились пронзительнее, звуки отчетливее, молодая кровь бурлила, жизнь казалась прекрасной и бесконечной.

Так было всегда. Но не в эту весну, когда я понимала, что каждый день и каждый час отрезает мне дорогу к спасению. Время работало против меня, превратившись в моего заклятого врага. Пройдут недели, и позора уже будет не избежать. Родители схватятся за голову, а подружки в институте станут тихонько переговариваться между собой, обсуждая последние сплетни. Встречаясь со мной, люди будут опускать глаза, стараясь не смотреть на мой распухающий живот, и делать вид, что они ничего не знают, но зато потом, исподтишка, будут поглядывать в мою сторону и удивляться.

„Говорят, Валька всем заявляет, что ребенок не его“, – скажет одна девчонка. „Он, конечно, пройдоха, но, и она тоже хороша. На что, спрашивается, надеялась?“ – отзовется вторая. „С ума сойти, она так долго изображала из себя тихоню“, – сморщит носик третья. „В тихом омуте черти водятся. Кто его знает, может, Валька-то и прав“, – решат они наконец.

Унылые месяцы будут тянуться нестерпимо долго. Живот будет становиться все больше и больше, приковывая к себе внимание всех любопытных соседей и ребятишек со двора. „Мама! Гляди, тетя мячик проглотила“, – закричит трехлетний карапуз, а его мать, стараясь не смотреть мне в глаза, тихонько отведет его в сторону. Срам-то какой!