Звездопад

«Я сижу на своем месте, — подумала опа, не очень переживая свою невежливость в отношении случайного попутчика. — Стоит и держится за ручку двери. Никак не решит, закрыть или оставить открытой. А может быть, раздумывает, не поискать ли свободного купе. Лучше мне не оборачиваться, а то и вовсе не уйдет. Все-таки какой это ужас: стоит им столкнуться с одинокой женщиной, как тут же появляется мысль: а не выйдет ли что-нибудь. Он не знает, что где-то Тхавадзе борется со смертью… Если б люди в открытую видели, что у кого на душе, тогда или вообще не стоило бы жить, или перевелись бы несчастные на свете… Но почему он все-таки не садится?»

Тихо, неслышно закрылась дверь.

Мака резко обернулась. Голова ее пришлась низко, на уровне пиджака вошедшего мужчины. Она так и оцепенела. Медленно приподнимаясь, она увидела пустой левый рукав, болтающийся вдоль тела, пиджак, растопыренный забранной рукой, распахнутый ворот сорочки и, наконец, выпрямившись во весь рост, — лицо.

«Тхавадзе?! Нуца завидует мне!»

Опираясь на ручку двери, Тхавадзе не шелохнулся. В свете лампочки он стоял белее полотна.

«Боится отпустить руку, чтобы не упасть. Хоть бы я могла его полюбить… Наверное, за это упрямство я и ненавидела его…»

Мака смотрела на белую маску, прорезанную в двух местах — оттуда, изнутри мерцали ввалившиеся глаза Тхавадзе.

Звон колокола привел ее в чувство.

— Джумбер! — тихо сказала она, шагнула к нему и остановилась. — Джумбер! — повторила она со сдержанной лаской. — Тебе ведь передали, что я приезжала из-за тебя… — Она подошла еще на шаг, не отрывая взгляда от его лица: «Закроет глаза и — покойник…» — Я даже к отцу не зашла…

«Что мне делать, если поезд тронется?»

— Джумбер!

«Нужно как-нибудь вывести его и проводить, чтобы не упал».

— Уходи! Уходи сейчас же, или я навсегда забуду тебя! — Она подошла, разжала его пальцы на металлической ручке и открыла дверь. Потом обняла за плечи и вывела в коридор. — Скорее, поезд вот-вот тронется! Скорее! — Коридор был пуст, но идти бок о бок было неловко.

— Скорее! — твердила Мака. — Скорей!

Грудь Тхавадзе пахла знакомыми запахами мазей, йода и больницы.

«Этот если выживет и я не переменюсь к нему, снова будет стреляться…»

Где-то залился свисток.

— Скорее, Джумбер! Скорее!

Проводник с перрона потянулся ей на помощь.

— Что? Плохо стало?

— Да, да. Плохо.

— И вы остаетесь?.. Гражданка!

— Нет. Я нет. Я сейчас.

Она довела его до входа в зал ожидания, там даже толкнула слегка и побежала назад. Поезд достаивал последние секунды. Она поднялась на верхнюю ступеньку подножки.

«Только бы не вернулся! Только бы он не вернулся! И никак этот поезд не уйдет отсюда!..»

— Слава богу! — сказала она поднимающемуся по ступенькам проводнику.

Тхавадзе, как в раме, застывший в дверях зала ожидания, медленно поплыл назад.

Поезд еще не набрал скорость, когда Мака вернулась в вагон и, налетая на окна и закрытые двери купе, побрела по коридору. Добравшись до своего места, она как подкошенная села и прислушалась к стуку колес.

«Почему я сама не купила билет? Неужели Нуца позвонила и сообщила номер вагона? Хотя разве могла она подумать, что он — полуживой — встанет и помчится за мной. Кто бы мог вообразить такое? Он тверже и непреклонней меня. И я ненавидела его… Может быть, не сознавая сама, ненавидела из зависти. Мне и сейчас кажется, что он гонится за мной по пятам…»

Мака никак не могла представить себе, что в эту минуту Тхавадзе и вправду сидел за рулем и гнался за ней по пятам.

«Он непременно застрелился бы, если б не случайность. Господи, почему я такая несчастная! За что мне эти муки? Уж любила бы его, тогда хоть перед собой была бы права… Нехорошо я его выгнала. Лучше б он сопротивлялся. А если сейчас с ним что стрясется? Ждут ли его у вокзала?.. Знает ли кто-нибудь, кроме Нуцы, что я приезжала в Ианиси?.. Я даже сейчас думаю о себе, только о себе!.. Лучше бы мне было совсем не выходить замуж, лучше никогда не встречать Гено… Как тут душно. Зачем я выпроводила его? Уложила бы здесь, полежал бы… Я бы сказала, что очень жалею, что не послушалась его тогда, за столом. Хоть это я могла сделать для него, и не сделала. А большего он и не просил. Он вообще ничего не просил. Неблагодарная я. Неблагодарная и бессердечная. Не знаю, за что только меня можно любить, когда я сама не люблю себя больше…»

«Можно ли столько думать! — Мака всем телом ощутила, что не шелохнулась с самого возвращения в купе, и откинулась к стенке. — Что еще ждет меня? Вижу — то, что было, только начало. Да, сон… Я обманывала себя, будто он сбылся в ту ночь. Он и после снился мне».

Поезд замедлил ход.

«Опять остановка. — Мака с отвращением покачала головой. В окне еле виднелись черные силуэты столбов. — Ночь пасмурная, темная. Когда же я наконец доберусь домой. До рассвета еще далеко.