Звездоплаватели (авторский сборник)

— Мне кажется, ее все-таки правильнее сравнить с чебаком, — заметил Дарнлей. — Правда, ни в одной из известных мне классификаций этой замечательной рыбе до сих пор не отводится места.

— Чего не скажешь о моем желудке: в нем я отведу ей весьма почетное место! — усмехнулся Сид.

Гранитный зал, в котором завтракали собеседники, являлся, по существу, обычной пещерой, которой изобретательность Дарнлея и его команды придала определенный комфорт.

В зале имелась необходимая для столовой мебель, изящные светильники, а сидения простых стульев облагораживало мягкое покрытие.

Теперь, с приходом каравана, «пиршественный зал» обзавелся и полным столовым сервизом — выполненная Гертоном просьба Семуэла.

Сквозь прорубленные во внешней стене пещеры узкие окна виднелся окружающий пейзаж — группы сосен и папоротников, причудливо разбросанные по красной каменистой земле, кое-где украшенной бородами мха.

Хорошо выспавшиеся в наркотическом сне верблюды к середине ночи уже домчали путешественников от Красной Поляны до лагеря ученого, и несколько часов беззаботного отдыха возродили их оптимизм и слегка потускневшее было остроумие.

— Я смотрю — здесь нет мимоз, — сказал Гертон.

— Да, эта природа напоминает мне родину, с ее скромными растениями, которые ничего не замышляют против человека, — ответил Дарнлей. — Лидерские замашки здесь начинаются с сосудосеменных и достигают апогея у мимоз.

Следом за рыбой на столе появилось жаркое из антилопы, и Сид положил себе в тарелку внушительный шмат мяса.

— Неужели представители местной фауны не выработали защитных мер против растений? — удивился сэр Джордж.

— Единственная защитная мера — как можно дальше обходить аристократов растительного царства, — усмехнулся Дарнлей. — Самые разные виды голосеменных, покрытосеменных и тайнобрачных представителей флоры совершенно безвредны, неприятности начинаются с односеменных, а затем опасность постепенно возрастает, принимая просто патологические размеры у мимоз. Кстати, я так и не понял пока, почему подобные способности выработались именно у них, а не у других разновидностей сростнолепестных. — Дарнлей пожал плечами. — Эта местность — сплошная загадка! Ну, например, по всем законам природы низшие растения при таком раскладе должны бы погибнуть. Но это не так — они процветают, занимая почти такое же пространство, как и «избранники судьбы». И здесь, мне кажется, я нащупал причину подобного явления. Дело в том, что высшие растения быстро истощают землю — вы сами видели, какие это гиганты! — а низшие продуктами своей жизнедеятельности обогащают ее. Смешанные леса нередко говорят о частичном истощении земли: мимозам достаточно той подкормки, которую обеспечивают растущие вместе с ними простейшие виды. С обедненных почв мимозы уходят, захватывая участки, где произрастали только примитивные растения, предоставляя последним восстанавливать «съеденную» землю.

— За эту идею с радостью ухватились бы те сочинители, которые воспевают существующую в природе гармонию, — заметил Филипп.

— И в данном случае попали бы в яблочко, — согласился Дарнлей.

— Ах, какая умилительная картина! — съехидничал Сид, удовлетворенно отодвигая от себя тарелку. — А вот как складываются отношения тех, кто имеет корни, с теми, кто умеет бегать? Ну, хотя бы с этими «крупными пиявками», которые чуть не полакомились нами? — В местностях, занятых простейшими растениями, их существование складывается по привычной для нас схеме. Разумные существа этого мира, при желании, могли бы даже обрабатывать землю. Только у них другие склонности, о чем напомнил наш юный друг. Правда, над этими гипотетическими полями всегда висела бы угроза захвата: удобренная почва весьма притягательна для мимоз. Кроме того, не возбраняется и посещение опасных территорий, где местные аборигены находят съедобные плоды и растения для своих ритуальных потребностей. Там же могут безопасно пастись и различные травоядные животные. Однако, когда по каким-то причинам та или иная местность становится запретной, всех заблаговременно предупреждают об опасности: меняется привычный вкус плодов, побегов и трав, становятся ощутимо болезненными прикосновения ветвей, возникает даже физическая преграда. И если живые существа не понимают этих сигналов, их останавливают, погружая в сон. Мне непонятны законы возникновения и пропадания опасных периодов. Возможно, это меры, принимаемые высшими растениями для того, чтобы не вытаптывали травяной покров, не срывали полезные мимозам растения, не утрамбовывали копытами рыхлую землю возле стволов. Да тысячи причин! Но, как бы то ни было, жизнь животных здесь менее подвержена опасности, чем там, где царит человек. Здесь все подчинено целесообразности, а не безответственному уничтожению.

— Человеку непривычно подчиняться законам, которые диктует не он, — задумчиво проговорил сэр Джордж. — И мы оказались слишком тупыми, чтобы понять чуждую и непреклонную волю.