Звезды против свастики. Часть 1

– Прости, – во второй раз извинилась Евгения, – сорвалось. Больше не повторится. И начну я, пожалуй, с признания: это я застрелила гниду Ляховицкого и зачем-то представила всё как самоубийство. Это всё от книг, Коля. Я ведь так люблю читать криминальные романы. Я ведь поняла, что за домом, где живёт… жил Ляховицкий, следят. Не спрашивай, как я вычислила наружку – те, кто вёл наблюдение, в этом, всяко, не виноваты. Чуть позже ты поймёшь, если, конечно, хватит терпения дослушать меня до конца. Так вот, и знала, что следят, и вошла, и застрелила, и следы замела. Когда шла от дома – поняла, что теперь следят и за мной. Каждую минуту ждала ареста, вплоть до того времени, как ты позвонил в дверь. Почему я до сих пор на свободе, Коля? У вас что, духу не хватает? Или нет весомых доказательств моей вины? Впрочем, неважно. Убила я! Теперь приготовься слушать: почему я так поступила.

С Казимиром Яновичем Ляховицким я была знакома сколько себя помнила, то есть с того момента, как пришла в себя в киевской железнодорожной больнице весной 1938 года. Казимир был близким другом моего лечащего врача и будущего мужа Панаса Григорьевича Яковенко, и одновременно являлся известным в Киеве психиатром. Это во многом благодаря его усилиям ко мне якобы частично вернулась память.

– Что значит «якобы»? – насторожился Ежов.

– Потому что это была ложная память, наведённая, с целью сделать меня женой Яковенко.

– Почему ты так считаешь? – поинтересовался Ежов.

– Да потому, Коля, что Ляховицкий сам мне в этом признался, «наводчик» хренов!

– Когда признался? – уточнил Ежов: – Когда ты ворвалась к нему в квартиру и стала угрожать пистолетом?

– Нет, – мотнула головой Евгения, – двумя неделями раньше, когда я нос к носу столкнулась с ним на улице в Москве…

* * *

Москва – по определению суетный город.

Женя шла среди толпы, не всматриваясь в лица. Поэтому когда совсем близко раздалось «Добрый день, Евгения Владимировна!» она не сразу поняла, что обращаются к ней, а когда поняла, то остановилась и стала искать глазами источник обращения. И нашла в улыбающемся лице Казика Ляховицкого, старинного друга её покойного мужа Панаса. Своим другом Женя Ляховицкого никогда не считала, хотя из уважения к мужу старалась это никак не выказывать. Чем же ей Казик так не угодил? Что интересно, сама Женя над этим никогда не задумывалась. Ей было достаточно того, что Ляховицкий ей просто не нравился. Вот и теперь обращённая к ней улыбка казалась приклеенной к холеному лицу маской. Тем не менее, теперь уже в память о мужниной привязанности, Евгения натянула на лицо ответную улыбку, и произнесла:

– Здравствуйте, Казимир Янович. Рада вас видеть. Какими судьбами в Москве?

– По делам, очаровательнейшая Евгения Владимировна, по делам… Вот и к вам у меня есть дело.

– Ко мне? – искренне удивилась Евгения, которая давно утвердилась в мысли, что после смерти Панаса у неё не может быть с Ляховицким никаких дел. И вот, надо же! Даже интересно…

А Ляховицкий продолжал торопливо, как бы из опаски, что она уйдёт, недослушав, давать развёрнутое пояснение к сказанному:

– К вам, голубушка, к вам. И поверьте, это очень важно, в первую очередь, для вас.

Женское любопытство возобладало над многолетней неприязнью. И Евгения, добавив из чистой стервозности в тон жеманного сомнения, произнесла:

– Ну, не знаю даже… Это так неожиданно… Хорошо! Я вас слушаю.

– Ну не здесь же, – мягко урезонил её Ляховицкий. – Давайте зайдём в какую-нибудь ресторацию, где найдётся укромный столик для приватной беседы…

Евгения вяло ковыряла ложечкой лежащее на тарелочке пирожное, а потом оставила и это занятие. Уж больно страшным и одновременно неожиданным оказалось то дело, которое излагал сидящий напротив Ляховицкий…

– Поймите меня правильно, – с этих слов начал излагать суть анонсированного дела Ляховицкий, – если бы не трагедия, произошедшая с Панасом, я бы не скоро вызвал вас на этот разговор, дорогая Юлия…

В голове у Жени что-то взорвалось и на миг полностью овладело её сознанием, настолько краткий, что Ляховицкий, кажется, ничего и не заметил. Он ждал реакции на произнесённое имя и, наконец, дождался.

– Как вы меня назвали?! – воскликнула молодая женщина.

– Юлией. Я назвал вас Юлией. Вашим настоящим именем.

– Но… – Евгения была в смятении: – Как? Почему?

– Успокойтесь, – мягко сказал Ляховицкий. – Не стоит привлекать внимание. Вы задали вопрос «почему?». Вы хотите знать причину, по которой ваши родители дали вам имя Юлия? Я хотя и стоял возле вашей колыбели, но о таком могу лишь догадываться. Видимо, вашей матери очень хотелось, чтобы имя дочери звучало примерно одинаково и на русском и на её родном языке. – Глядя в округлившиеся от удивления глаза Евгении, Ляховицкий пояснил: – Когда вы родились, а случилось это в Киеве, ваших родителей звали Василий и Евгения Малышевы. Но на истинной родине помнили их настоящие имена: Август и Адала Кляйн. Ваши родители, Юля, были чистокровными арийцами, и работали на германскую разведку.