Звёздный сын Земли

— Юра показался мне поначалу, — рассказывал завуч ремесленного училища, — слишком хлипким, тщедушным. А вакансия оставалась единственно в литейную группу, где дым, пыль, огонь, тяжести… Вроде бы ему не по силам. Да и образование недостаточное: шесть классов. Мне сейчас трудно припомнить, почему я пренебрёг всем этим и что заставило всё-таки принять Гагарина. Наверно, та целеустремлённость, которой он отличался всю последующую жизнь, его желание учиться. Ну что ж, раскаиваться нам не пришлось. Случайно сохранилась ведомость за первую четверть: у него прекрасные отметки. Но был ли он особенным? Нет. Просто работящим, живым, обаятельным.

Итак, Люберцы, 1949 год.

Их было трое, смоленских мальчишек: Чугунов, Петушков и Гагарин. Смоленское землячество. Они заприметили друг друга ещё в актовом зале, после сдачи экзаменов, и дальше уж так и держались вместе. И тогда, когда пришли на завод и впервые увидали там, как из вагранки чугун течёт, и позже, когда решили — кровь из носу! — кончать седьмой класс, хотя это была нагрузка сверх учёбы в ремесленном и сверх работы на заводе.

Первым такую мысль подал Тима Чугунов.

— Я, ребята, пойду в вечернюю, — рассудительно сказал он. — Надо.

— Я тоже, — подхватил тихий Саня.

Юрий размышлял не больше секунды.

— И я.

— У него было такое свойство, — рассказывал потом Петушков. — Он не начинал первый, но сразу подхватывал всё толковое и уже ни за что не отступал.

— Как же вам хватало времени?

— А после отбоя выйдем из спальни, сядем на лестнице, под лампочку, и учим уроки. Потом наш воспитатель Владимир Александрович Никифоров, видя, что у нас не блажь, что мы решили заниматься по-настоящему, дал нам комнатку для троих. Мы каждый день сидели до часу. Каждый занимался молча. Если что-нибудь не пойму, спрошу Юру. Он быстренько объяснит, и снова у нас тишина, только страницы шелестят. Юра со своей помощью не навязывался, но так уж получилось само собой, что мы старались делать, как он.

А я подумала: уже тогда в нём стали проявляться почти незаметные поначалу черты героя своего времени — умение объединить вокруг себя людей и поворачивать мир его светлыми сторонами.

Рассудительный Тимофей Чугунов оказался нынче плотным приветливым мужчиной.

— С Юрой всегда было интересно, — говорил он. — Он больше нас читал и уже о многом знал из того, о чём мы и не слыхали. Уроки ему почти не приходилось готовить — запоминал в классе. А энергии было так много, что без дела он просто не мог оставаться. Отсюда, мне кажется, возникла и его любовь к спорту. У него было много азарта. Однако азарт никогда не делал его бесчувственным или злорадным. Как-то мы бегали на лыжах, шёл зачётный кросс, и вдруг Юрин соперник сломал палку и так растерялся, что остановился. Юра на ходу сунул ему свою лыжную палку и всё-таки обогнал его.

Хотел ли он стать лётчиком? Не знаю. Юру всё-таки больше тогда увлекала физкультура. Нет, он в своих мечтах никогда не зарывался, трезво выбирал возможное. Хотя и самое трудное из возможного!

Когда ремесленное училище было окончено, Петушков и Чугунов получили направление в Саратовский индустриальный техникум. Что касается Юрия, то в ту пору он мечтал совсем о другом поприще: ему хотелось поехать в физкультурный, в Ригу.

Иногда будущее решают мелочи. В Саратов сдавать экзамены можно было ехать тотчас, а в Ригу — спустя месяц.

— Ну и где ты будешь этот месяц болтаться? — увещевал своего воспитанника завуч Владимир Ильич Горин-штейн, как каждый производственник, не желавший, чтоб пропадали зря два года литейного обучения в училище.

— Юра, а мы? Как же ты без нас? — завздыхали Тима и Саня.

Юра немного помялся и… передумал. Чашечка невидимых весов вздрогнула и качнулась. Вектор решительно указал на космос. В Саратов.

НОВЫЕ МЕСТА. НОВЫЕ ЛЮДИ

Когда Юрий Гагарин приехал в Саратов, ему сровнялось восемнадцать лет.

Среди поступающих в индустриальный техникум было шестеро отличников, и в их числе Юрий Гагарин.

Все учителя Гагарина дружно твердят, что он всегда и всему учился одинаково хорошо. Трудно было даже уловить, существовали ли у него какие-нибудь особые пристрастия. Позже с одинаковым успехом он делал доклады и по физике и по истории.

Потом, когда прошли уже четыре учебных года и близился выпуск, то есть в то самое время, когда Юрий уже твёрдо знал для себя, что будет не литейщиком, а лётчиком, он продолжал учиться так же ровно, увлечённо и старательно.

Признаюсь, это несколько озадачило меня. Было бы вполне естественно — и не в укор ему, — если б все силы он бросил теперь на занятия в аэроклубе, а не на ненужную в будущем технологию литейных печей!

— Как вы думаете, почему он так хорошо учился? — задала я несколько странный вопрос. — Он ведь не был тщеславным и не стремился во что бы то ни стало к первенству?