Майерс звонил в наш офис почти ежедневно, выдавая нескончаемый поток странных мыслей, идей и теорий заговора. Я часто был слишком занят, чтобы разговаривать с ним, поэтому бо́льшую часть этих звонков брал на себя Майкл, и у него вызывала все большее беспокойство неповторимая ральфовская точка зрения на мир. Но мы ничего не могли с этим сделать.
Мы прибыли в зал суда утром в день слушания, загодя, сильно встревоженные. И я, и Майкл были одеты в темные костюмы, белые рубашки и неброские галстуки. Я обычно одевался для суда как можно консервативнее. Я был чернокожим, молодым, бородатым, и хотя в тот день в суде не было присяжных, я все равно старался соответствовать принятым представлениям о том, как должен выглядеть в суде адвокат – пусть даже только ради моих клиентов. Вначале мы, пока не началось слушание, пошли проверить Майерса – убедиться, что он благополучно прибыл и пребывает в стабильном состоянии сознания. Помощники шерифа округа Болдуин привезли его из тюрьмы округа Сент-Клер в здание суда вечером накануне слушания. Пятичасовой путь по ночным дорогам южной Алабамы явно заставил Ральфа понервничать. Мы встретились с ним в подвальной камере, служившей ему временным местом заключения; его тревожность можно было чуть ли не пощупать. Что еще хуже, Майерс был тих и сдержан – состояние для него небывалое. После того как мы завершили встречу с ним, ничуть не прибавившую нам уверенности, я пошел повидаться с Уолтером, находившимся в одной из камер. Снова оказавшись в том самом здании суда, где четыре года назад решилась его судьба, он выглядел потрясенным, но заставил себя улыбнуться, когда я вошел в камеру.
– Как добрались, нормально? – спросил я.
– Все хорошо. Надеюсь только, что результат будет получше, чем когда я был здесь в прошлый раз.
Я сочувственно кивнул и кратко рассказал Уолтеру, как события, по моему мнению, должны были разворачиваться в следующие пару дней.
Камеры для заключенных располагались в подвале здания суда, и после встречи с Уолтером я поднялся наверх, чтобы подготовиться к началу слушания. Войдя в зал, я был потрясен увиденным. Десятки жителей городка – в основном чернокожие и беднота – занимали места для зрителей. По обе стороны зала теснились родственники Уолтера, люди, которые присутствовали на благотворительном пикнике в день убийства, люди, с которыми мы беседовали в прошлые несколько месяцев, люди, которые знали Уолтера по работе, даже Сэм Крук и его ватага. Когда я вошел в зал, Минни и Арнелия улыбнулись мне.
В слушаниях уголовных дел свидетели, которых предстоит допрашивать, должны находиться снаружи зала суда, чтобы они не могли изменить свои показания, основываясь на том, что говорят другие свидетели.
Затем вошел Том Чепмен вместе с Доном Валеской; оба обвели взглядами зал. Я видел по выражению их лиц, что они недовольны присутствием такого множества зрителей – и
Судья Нортон был лысеющим белым мужчиной лет пятидесяти с лишним. Он не отличался высоким ростом, но стоявшая на возвышении судейская скамья позволяла ему выглядеть не менее внушительно, чем смотрелся бы любой другой судья. Часть предварительных слушаний он проводил в костюме, но сегодня был в своей мантии и решительно сжимал в руке молоток.
– Джентльмены, мы готовы приступить? – спросил судья Нортон.
– Мы готовы, ваша честь, – ответил я. – Но мы намерены вызвать нескольких из присутствующих в зале суда служащих правопорядка, и я хотел бы прибегнуть к правилу секвестрирования.
В слушаниях уголовных дел свидетели, которых предстоит допрашивать, должны находиться снаружи зала суда, чтобы они не могли изменить свои показания, основываясь на том, что говорят другие свидетели.
Валеска тут же вскочил с места.
– Нет, судья! Такому не бывать! Это те самые следователи, которые раскрыли это омерзительное преступление, и они нужны нам в суде, чтобы представлять нашу сторону.
Я не стал садиться.
– Штат не несет бремени представления дела в этой процедуре, ваша честь, это делаем мы. Это не судебный процесс по уголовному делу, а послесудебное слушание о допустимости доказательств.