— Может быть, приедешь повидаться со мной, когда вернешься оттуда? У меня все нормально, но мы могли бы просто пообщаться.
Это необычная для Уолтера просьба, поэтому я с готовностью согласился:
Я часами беседовал со всевозможными людьми, от матерей-одиночек до нищих детей, нюхавших клей, чтобы на время забыть о голоде и жестокости полицейских.
— Конечно, это будет здорово! Сможем наконец порыбачить, — поддразнил я. Я никогда в жизни не ловил рыбу, и Уолтер считал этот факт таким возмутительным, что не переставал донимать меня вопросами и подтруниванием. Когда мы куда-нибудь вместе ездили, я никогда не заказывал рыбу в ресторанах, и он был убежден, что я не ем рыбы только потому, что ни разу в жизни ее не ловил. Я пытался понять его логику, порой обещал как-нибудь непременно съездить на рыбалку, но мы так и не собрались этого сделать.
Шведы-телевизионщики с энтузиазмом согласились испытать себя в трудном деле — поиске трейлера Макмиллиана в лесных чащах Южной Алабамы. Я объяснил им, как туда добраться. Раньше я всегда был рядом с Уолтером, когда он общался с прессой, но мне казалось, что в этот раз ничего страшного не случится.
— Он не произносит длинных речей. Обычно говорит очень кратко и по существу, — рассказывал я репортерам. — Он отличный малый, но ему нужно задавать хорошие вопросы. И еще, наверное, будет лучше, если вы будете брать у него интервью под открытым небом. Он предпочитает незамкнутые пространства.
Они сочувственно кивали, но моя тревога, казалось, была им непонятна. Я позвонил Уолтеру перед отъездом в Швецию, и он сказал мне, что интервью прошло хорошо, немного меня успокоив.
Стокгольм был прекрасен, несмотря на постоянные снегопады и мороз. Я выступал с речами, присутствовал на нескольких банкетах. Это была недолгая поездка, и все время было холодно, но люди, с которыми я встречался, проявляли необыкновенное дружелюбие и доброту. Я сам удивлялся тому, насколько большое удовлетворение приносил мне их энтузиазм в отношении нашей деятельности. Практически все мои собеседники предлагали поддержку и находили слова ободрения. За пару лет до этого меня пригласили в Бразилию выступать по вопросу о наказаниях и несправедливом обращении с неугодными людьми. Я провел немало времени в местных общинах, в основном в фавелах вокруг Сан-Паулу, где встречался с сотнями людей, живущих в отчаянной нищете, которые буквально жаждали поговорить со мной. Я часами беседовал со всевозможными людьми, от матерей-одиночек до нищих детей, нюхавших клей, чтобы на время забыть о голоде и жестокости полицейских. Кросс-культурное общение с теми, чья история и трудности были так близки моим клиентам в Америке, оказало на меня огромное влияние. В Швеции люди, с которыми я встречался, были такими же заинтересованными и отзывчивыми, несмотря на то, что не ощутили на себе ни воздействия такой глубокой нищеты, ни трудностей столкновения с системой неправедного правосудия. Казалось, жители любого уголка этой страны искренне готовы к контакту, а их сердца наполнены невероятным состраданием.
Организаторы попросили меня выступить в средней школе в предместьях Стокгольма. Кунгсхольмская гимназия — невероятно красивое место Стокгольма, островок, окруженный постройками XVII века. Я, американец, редко выезжавший за пределы Соединенных Штатов, был ослеплен древностью этих зданий и любовался их затейливой архитектурой. Самой школе уже почти сто лет. Меня провели по коридорам к узкой винтовой лестнице с перилами ручной работы, которая вела к огромному, как пещера, актовому залу. В него набились несколько сотен учащихся, дожидавшихся моего выступления. Сводчатый потолок этого огромного зала покрыт тонкой ручной росписью и латинскими изречениями, выведенными изящным шрифтом. Парящие ангелы и трубящие в трубы купидоны танцевали на стенах и потолке. Широкий балкон, на котором тоже стояли учащиеся, казалось, элегантно воспарял прямо к фрескам.