Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

— Давайте я соберу вам поесть. Вы же весь день пробыли в тюрьме, — предложила хозяйка дома. Минни выглядела устало, но в остальном оказалась точно такой, какой я ее и представлял, опираясь на описания Уолтера и собственные догадки по нашим телефонным разговорам — терпеливой и сильной. Поскольку адвокаты штата обыграли связь Уолтера с Карен Келли, сделав ее частью своих доказательств в суде, рассмотрение дела далось Минни особенно тяжело. Но было похоже, что она по-прежнему неплохо держится.

— О нет, спасибо! Я благодарен вам, но, право же, все в порядке. Мы с Уолтером перекусили, когда разговаривали.

— Да у них там и нет ничего, кроме чипсов и лимонада! Давайте-ка я приготовлю вам что-нибудь сто́ящее, — настаивала она.

— Вы очень добры, и спасибо вам за это, но я и вправду не голоден, — отказался я. — Я знаю, что вы тоже целый день были на работе.

— Ну… да, у меня двенадцатичасовые смены на заводе. Начальство не хочет ничего слышать о твоих делах, твоих болячках, твоих нервах, о нагрянувших гостях из другого города и, конечно же, о твоих семейных проблемах. — В ее голосе не слышалось ни гнева, ни озлобленности — только печаль. Она подошла ко мне, мягко взяла под руку и неторопливо повела в дом. Мы сели на диван в захламленной гостиной. Разномастные стулья были завалены кучами бумаг и одежды; игрушки внуков были разбросаны по полу. Минни села совсем рядом, почти навалившись на меня, продолжая тихо говорить:

— На работе тебе велят быть на месте, как штык, и хочешь не хочешь, а приходится идти. Я пытаюсь помочь ей выучиться, — она кивнула в сторону Джеки, сочувственно смотревшей на мать, — а это дело нелегкое.

Джеки пересекла комнату и села рядом с нами. Уолтер и Минни несколько раз рассказывали мне о своих детях — их звали Джеки, Джонни и Бут. После имени Джеки всякий раз с гордостью добавлялось: «Она в колледже». Я мысленно и не называл ее иначе — только Джеки «она-в-колледже» Макмиллиан. Всем детям было уже больше двадцати лет, но они по-прежнему поддерживали близкие отношения с матерью и стояли за нее горой.

Я рассказал женщинам о своей встрече с Уолтером. Минни несколько месяцев не приезжала в тюрьму и, похоже, была благодарна, что я туда регулярно наведываюсь. Кратко объяснив им процесс апелляций, я сказал пару слов о следующих шагах в деле. Они снова подтвердили алиби Уолтера и сообщили мне о слухах, в последнее время ходивших вокруг дела об убийстве Моррисон.

— Я полагаю, сам старик Майлз Джексон это и сделал, — решительно заявила Минни.

— А я думаю, что это новый владелец, Рик Блэр, — возразила Джеки. — Все знают, что под ногтями у той девушки нашли кожу какого-то белого. Она боролась с тем, кто убил ее.

Я опасался, что они не станут следовать требованию закона и не предоставят мне все доказательства невиновности, которые могли бы помочь доказать непричастность моего подзащитного к убийству.

— Что ж, мы докопаемся до истины, — заверил я, стараясь, чтобы мои слова прозвучали уверенно. Но учитывая, что я прочел в копии судебного протокола, мне казалось крайне маловероятным, что полиция предоставит мне для ознакомления свои доказательства или позволит просмотреть документы и материалы, собранные на месте преступления. Даже в протоколе поведение работников правоохранительных органов, которые вели расследование по Уолтеру, производило впечатление полного беззакония. Они посадили Макмиллиана в тюрьму для смертников, когда он еще был только задержанным, до суда; поэтому я опасался, что они не станут скрупулезно следовать требованию закона и не предоставят мне все доказательства невиновности, которые могли бы помочь доказать непричастность моего подзащитного к убийству.

Мы проговорили намного больше часа — точнее, они говорили, а я слушал. Было очевидно, насколько сильно травмировали обеих женщин эти восемнадцать месяцев после ареста Уолтера.

— Суд был хуже всего, — говорила Минни. — Они просто игнорировали все, что мы говорили насчет того, что Джонни Ди был дома. Никто не объяснил мне, почему они это сделали. Почему они это сделали? — Она подняла на меня глаза, словно действительно верила, что я мог дать ей ответ.

— Весь этот суд строился на лжи, — сказал я. Прежде я опасался выражать такое радикальное мнение, разговаривая с родственниками Уолтера, поскольку недостаточно изучил дело, чтобы быть полностью уверенным, что в нем нет других оснований для вынесения ему приговора. Но чтение судебных протоколов возмутило меня до глубины души, и сейчас я чувствовал, что этот гнев возвращается. Гнев не только на несправедливость, допущенную в отношении Уолтера, но и на то, каким тяжким бременем она легла на все афроамериканское сообщество. Каждый человек в этой бедной чернокожей общине, разговаривая со мной, выражал безнадежность. Вынесение одного несправедливого приговора поразило отчаянием всю общину и не могло оставить меня равнодушным.