Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

— Итак, вы предъявили обвинение в лжесвидетельстве человеку только за то, что он возразил позиции штата. Вы намерены преследовать каждого, кто усомнится в доказательствах по этому делу?

Теперь и я повысил тон — то самое, чего пытался избежать, — но отношение Чепмена меня спровоцировало.

— Прецедентное право Алабамы четко говорит о том, что обвинение в лжесвидетельстве не может быть выдвинуто в отсутствие четких и убедительных доказательств того, что было сделано ложное утверждение, — продолжал я. — Предварительное обвинение в лжесвидетельстве производит впечатление тактики, использованной для того, чтобы запугать людей и не дать им выступить с показаниями, противоречащими позиции штата. Обвинение против мистера Хьюстона кажется совершенно недопустимым, мистер Чепмен, и юридически неоправданным.

Я понимал, что читаю Чепмену нотацию и что ему это не по нраву, но я хотел, чтобы он знал: мы намерены защищать Уолтера всерьез.

— Так вы и Дарнелла Хьюстона тоже представляете?

— Да, представляю.

— Ну я не уверен, что вы можете это делать, мистер Стивенсон. Думаю, здесь возможен конфликт, — проговорил он, и тон его голоса переменился, из сварливого вдруг стал невыразительно небрежным. — Но не волнуйтесь, я могу отозвать обвинение в лжесвидетельстве против Хьюстона. Теперь, когда судья отклонил ваше ходатайство о повторном слушании дела, мне совершенно не интересно выдвигать обвинения против Дарнелла Хьюстона. Но я хочу, чтобы люди знали: если они будут давать ложные показания касательно этого дела, то их привлекут к ответственности.

Я растерялся и даже был несколько ошеломлен.

— О чем вы говорите? Ходатайство о пересмотре дела отклонено?

— Да, судья уже отклонил ваше ходатайство. Должно быть, вы не получили свой экземпляр его постановления. Он сейчас здесь, в Мобиле, поэтому иногда возникают проблемы с почтой.

Я постарался скрыть удивление от того, что суд вынес постановление по делу, даже не разрешив провести слушание. И спросил:

— Значит, вы не заинтересованы в расследовании того, что говорит Дарнелл Хьюстон? Возможности, что главный свидетель штата может лгать?

— Главный свидетель штата — Ральф Майерс.

Стало ясно, что Чепмен изучал дело пристальнее, чем сам поначалу утверждал.

Чтение протокола суда показало мне, что нашлись люди, готовые игнорировать доказательства, логику и здравый смысл, только бы осудить кого-то и уверить общество в том, что преступление раскрыто, а убийца наказан.

— Без показаний Хьюстона осуждение было бы необоснованным, — сказал я, сбавив тон. — По теории штата, Майерс — сообщник, а законодательство штата требует подтверждения показаний сообщника, которое может исходить только от Хукса. Мистер Хьюстон говорит, что Хукс лжет, что делает его показания критически важным моментом, который следовало бы рассмотреть в суде.

Я сознавал свою правоту. В этом вопросе закон выражался как нельзя более ясно. Но я также знал, что разговариваю с человеком, которому плевать на то, что там гласит закон. Я знал, никакие мои слова Чепмена не убедят, но все равно чувствовал потребность их высказать.

Чепмен поднялся. Я видел, что он раздражен моими назиданиями и юридическими аргументами, и был совершенно уверен, что он считает меня назойливым типом.

— Мне кажется, это вопрос, который вам нужно будет поднять на апелляции, мистер Стивенсон. Можете сказать мистеру Хьюстону, что обвинения против него сняты. Это я могу для вас всех сделать — но и только.

Тон Чепмена был пренебрежительным, и когда он повернулся ко мне спиной, я понял, что он завершил разговор и теперь ждет не дождется, когда я уберусь из его кабинета.

Я вышел оттуда совершенно расстроенный. Чепмен не был ни недружелюбным, ни враждебным. Однако с его безразличием к невиновности Макмиллиана было трудно смириться. Чтение протокола суда показало мне, что нашлись люди, готовые игнорировать доказательства, логику и здравый смысл, только бы осудить кого-то и уверить общество в том, что преступление раскрыто, а убийца наказан. Но после личного разговора с одним из этих людей мне было еще труднее принять иррациональную логику, приведшую к осуждению Уолтера.

Чепмен не выступал обвинителем в деле, и я надеялся, он, возможно, не захочет защищать столь шаткую позицию; но стало ясно, что он погряз в существующем нарративе точно так же, как и все его участники. Я и прежде видел во многих делах злоупотребление властью, но этот случай расстраивал меня особенно, поскольку жертвой несправедливости был не только один подсудимый, но и целое общество. Я подал свою стопку ходатайств, просто чтобы гарантировать: если они не откажутся от обвинений, мы будем с ними бороться. Идя по коридорам суда к выходу, я увидел еще одну афишу об очередной постановке «Убить пересмешника», что лишь усилило мое возмущение.