Звук и ярость

– Пустое дело, – говорю я. – Хлопок – пожива для спекулянтов. Они морочат фермерам голову всякими посулами, ну, те и рады стараться – собирают урожай побольше, чтобы они могли крутить на бирже двойную игру и облапошивать дураков. И вы думаете, фермеру от этого что-нибудь перепадает, кроме обгорелой шеи и горба на спине? Вы думаете, человек, который набивает мозоли, выращивая его, получает хоть на цент больше, чем только чтоб с голоду не умереть? – говорю я. – Если урожай большой, его хоть и не собирай, а маленький, так и очищать нечего. И все ради чего? Чтобы чертова шайка нью-йоркских евреев, я имею в виду не людей еврейской религии, – говорю я. – Я знавал евреев, которые были образцовыми гражданами. Может, и вы тоже, – говорю я.

– Нет, – говорит он. – Я американец.

– Извините, – говорю я. – Я каждому человеку отдаю должное, не важно, какая у него религия или еще там что-нибудь. Против евреев я лично ничего не имею, – говорю я. – Просто у них порода такая. Вы же согласитесь, что они ничего не производят. Приходят в новые края вслед за пионерами и продают им одежду.

– Вы, наверное, имеете в виду армян, – говорит он. – А пионерам новая одежда ни к чему.

– Извините, – говорю я. – Я человеку его религию никогда в упрек не ставлю.

– Само собой, – говорит он. – Я американец. В моем роду была французская кровь, вот почему у меня такой нос. А я настоящий американец.

– И я тоже, – говорю я. – Немного нас таких осталось. А я имею в виду тех, кто сидит в Нью-Йорке и обдирает дураков, которые пускаются в спекуляции.

– Верно, – говорит он. – Нет ничего хуже спекуляций – для бедного человека. Надо бы ввести против этого закон.

– Так как же, прав я или нет? – говорю я.

– Да, пожалуй, правы, – говорит он. – На фермера все шишки валятся.

– Я знаю, что я прав, – говорю я. – Это пустая затея, если только не получать сведения от человека, знающего всю подноготную. У меня вот есть связи с людьми, которые варятся в самом котле. Их консультирует один из крупнейших биржевиков Нью-Йорка. А сам я всегда так делаю, – говорю я. – Никогда не рискую многим за раз. Вот те, кто воображает, будто знает все досконально, и пробует с тремя долларами взять биржу за горло, это самая верная их добыча. На таких вот их дело и строится.

Тут пробило десять. Я пошел на телеграф. При открытии биржи его курс чуть поднялся, как они и предупреждали. Я пошел в угол и снова вытащил телеграмму, для верности. Пока я ее перечитывал, пришло сообщение. Он поднялся на два пункта. Они там все покупали. Я это понял из того, что они говорили. Отстать боятся. Будто не знают, что кончиться может только одним. Будто есть закон, чтоб только покупать, а все другое воспрещается. Ну, этим нью-йоркским евреям тоже, наверное, жить нужно. Но черт меня подери, до чего все-таки дело дошло, если каждый поганый иностранец, который ни гроша не заработал в стране, назначенной ему Богом, может приехать сюда и тянуть деньги из карманов американцев. Он поднялся еще на два пункта. А всего на четыре. Но, черт, они же там на месте и знают, что происходит. А если я не собираюсь слушаться их советов, так какого черта я плачу им десять долларов в месяц? Я уже вышел, но тут вспомнил, вернулся и послал телеграмму: «Все хорошо. К. напишет сегодня».

– К? – говорит телеграфист.

– Да, – говорю я. – Вы что, букву «К» прочесть не умеете?

– Я просто удостоверился, – говорит он.

– Пошлите ее так, как я написал, вот и удостоверитесь, – говорю я. – Пошлите доплатной.

– Что вы телеграфируете, Джейсон? – говорит док Райт и заглядывает мне через плечо. – Шифрованное распоряжение покупать?

– Не важно, – говорю я. – Вы, ребята, полагайтесь на свое суждение. Вы же об этом знаете куда больше, чем они там, в Нью-Йорке.

– Да уж пожалуй, – говорит он. – Надежнее было бы самому его выращивать по два цента фунт.

Пришло новое сообщение. Он упал на пункт.

– Джейсон продает, – говорит Хопкинс. – Только посмотрите на его лицо.

– Это не важно, что я делаю, – говорю я. – Вы, ребята, полагайтесь на свое суждение. Богатым нью-йоркским евреям тоже ведь жить надо, – говорю я.

Я пошел назад в магазин. Эрл был занят за прилавком. Я прошел в контору и прочел письмо Лорейн. «Милый папулечка, как мне жалко, что тебя тут нет. Когда папулечка в отъезде, и повеселиться не с кем. Я очень скучаю без моего дусеньки папулечки». Как не скучать. В прошлый раз я дал ей сорок долларов. Взял да и дал. Я женщине никогда ничего не обещаю и не говорю, что думаю ей подарить. Только так с ними и можно справиться. Всегда держи их в неизвестности. Если больше нечем ее удивить, то дай ей разок в челюсть.