100 грамм предательства

— Четыре или пять. На самом деле я плохо помню родителей. Так, обрывки какие-то. Помню, как отец играл со мной в самолётик — он сажал меня на плечи, я делал руки вот так: — Крэм разводит их в стороны, — и мы носились по всему Дому. Наверное, тогда я и решил, что, когда вырасту, буду водить самолёты. Мама рассказывала на ночь сказки, в которых добро всегда побеждало.

Мне становится трудно дышать. Нет, дело не в том, что у меня никогда не было подобного — я и не знала, что так бывает, да и выросла уже…

Я жила в мире, где даже самые простые потребности и радости запрещены. Но человек привыкает ко всему и мы, жители Эйдолона, прямое тому подтверждение.

Мне же до безумия жаль этого мальчишку, который знает, чего лишился, видит, как другие матери обнимают своих детей и целуют на ночь.

Только теперь осознаю, насколько ущербно живут жители города в сравнении со свободными. Без любви. Без семьи. Если подумать, что остаётся после нас? Горстка пепла и у самых удачливых — страничка некролога в газете. Ну, о Регентах в учебниках истории можно почитать… А ещё их портреты в каждом кабинете, в каждом отсеке висят. Правда, ровно до тех пор, пока не помрут.

Тогда наступает время следующего.

Бесконечный круговорот Регентов в природе.

— Вот, это тебе…

Крэм надевает мне на голову венок из васильков, который всё это время мастерил.

— Как корона!

— Принцессам положено носить короны!

— Что ещё им положено?

— Ну… быть добрыми и красивыми. Но с этим у тебя всё в порядке! — смеётся Крэм, а я краснею. — А ещё любить принцев, конечно, — добавляет он, снова хихикнув.

Теперь я похожу на землянику, которую вчера собирала в лесу.

— Принцы все заняты! — отламываю ещё кусочек сыра. — М-м… Вкуснотища!

— Ага. Когда я сказал Ви-Ви, что веду тебя сюда, она даже вредничать не стала и сразу собрала нам перекус, хотя обычно её приходится очень долго уговаривать.

Глаза его горят. Как мало ему нужно, чтобы почувствовать себя счастливым… Всего-то — показать кому-то любимое место.

— Спасибо, что привёл меня сюда, здесь замечательно! Ты прав, каждый уважающий себя свободный должен тут побывать.

— Э-м… нет. Мы ещё не пришли! — с набитым ртом отзывается Крэм. — Это только цветочки! Ягодки будут дальше.

Меня охватывает лёгкое волнение: что может быть лучше этого? Обвожу взглядом склон. Прохладный ветерок колышет васильки, отчего они кажутся едва заметной рябью на воде.

— Тогда давай поспешим? Мне не терпится всё увидеть!

Я убираю оставшиеся припасы, а потом сворачиваю покрывало, которое почему-то никак не хочет укладываться в рюкзак.

— Дай, я…

Крэм забирает у меня покрывало и ловко скатывает его валиком.

— Вот, теперь порядок! — он отряхивает руки, будто после долгой тяжёлой работы. — Ну, а теперь, принцесса Кара, я покажу тебе то, ради чего мы сюда шли!

***

— А разве нам не запрещено ходить сюда?

Деревья остались позади, и мы оказались на открытом пространстве. Вспоминаю наставления Магнуса — никогда не высовываться и не покидать спасительную гущу деревьев.

Так что лично я чувствую себя злостной нарушительницей, о чём и спешу сообщить своему спутнику.

— Не боись, нам нужно только добраться до скал, а в это время никто не летает, — с важным видом отвечает Крэм, — я изучил расписание самолётов вдоль и поперёк. — Он с завистью смотрит в небо, поправляя пилотку.

Что ж. Остаётся только поверить ему на слово.

Крэм ведёт меня вниз по склону, туда, где море ласкает волнами берег. Мы сами тоже словно плывём по морю — морю из васильков. Не удерживаюсь, и срываю один цветок, подношу к лицу и вдыхаю его аромат.

Сначала мне чудится, что цветок пахнет только травой, а потом улавливаю лёгкий сладковатый аромат с ноткой горечи.

Запах лета.

Стрекоз здесь как в городе — мух, они шныряют повсюду, врезаются в тебя, мельтешат перед глазами, будто миниатюрные самолёты, о которых так грезит Крэм.

Я еле поспеваю за ним. Этот паренёк всё делает быстро: говорит, ходит и даже думает, наверное, со скоростью света.

Наконец мы оказываемся почти у самой воды, предусмотрительно спрятавшись за покрытый илом каменный валун.

— Готова? Осталось совсем чуть-чуть.

— Ладно, — снова соглашаюсь, набирая полные сандалии песка. — Надеюсь, оно того действительно стоит!

— Никогда не сомневайся в Крэме, детка! — нараспев произносит мой маленький друг. — А вот и она…

Последнее слово звучит так нежно, почти любовно, точно Крэм говорит о ком-то живом и бесконечно дорогом ему. Уж не прячет ли он здесь свою подружку?

Мы как раз проходим между двух скал, и моим глазам предстаёт удивительное зрелище. Теперь понятно, почему Крэм говорил о ней с таким почтением.

Женщина, высеченная из огромной цельной скалы, взирает на меня своими каменными глазницами. Она полностью обнажена и держит над головой разорванные цепи, в её волосах будто ветер запутался, да так и застыл между каменных прядей. Тело статуи наполовину ушло в песок — на поверхности только туловище и голова, но и этого достаточно, чтобы почувствовать себя жалким червяком по сравнению с ней.