100 магнитоальбомов советского рока

Тупиковую ситуацию взорвал изнутри Кормильцев. Увидев, как Белкин начинает переделывать «Тацу» под пресловутые 4/4, Кормильцев напрямую сказал Насте, что Белкин и помогавший ему Пантыкин мыслят традиционно и для этой композиции нужно искать других аранжировщиков, воспитанных на более новой музыке. Так на горизонте появилась кандидатура Игоря Гришенкова из «Апрельского марша», с которым Настя выступала за год до этого на I свердловском рок-фестивале.

«Я была вынуждена отдать «Тацу» и «Ночные братья» на аранжировку Гришенкову, — вспоминает Настя. — Такое с моей стороны получилось небольшое предательство».

Несмотря на то что авторство аранжировок двух самых выигрышных в музыкальном отношении композиций принадлежало Гришенкову, на сессию он приглашен не был.

«Я не особенно сильно огорчился, — сухо заметил впоследствии Гришенков. — Действительно, в нескольких песнях было немало моего материала. Но потом начались какие-то внутренние движения по поводу участия в записи Пантыкина, и в итоге в студию пошел он».

Не оправдывая Настину непоследовательность, попытаемся ее понять. Участие в этой сессии Пантыкина автоматически означало обеспечение студийного процесса множеством первоклассных музыкантов. Поскольку свердловские коммуникации Пантыкина не знали границ, ему удалось привлечь к записи почти все сливки местного рока. В числе приглашенных Пантыкиным и Белкиным музыкантов оказались барабанщик «Урфин Джюса» Володя Назимов, Могилевский и Хоменко из «Наутилуса», а также басист будущего концертного состава «Насти» Вадим Шавкунов.

«Все было покрыто страшной тайной, — вспоминает присутствовавший на сессии Бутусов. — Ночью нужно было залезать в студию через окно подвального помещения, и каждый, кто приглашался в храм, должен был принести с собой либо портвейн, либо несколько бутылок пива. Под окнами в течение всей ночи ютилась тусовка — в робкой надежде, что их пригласят посмотреть, что же происходит внутри».

Пример свердловского рокерского братства, в очередной раз проявившегося во время записи альбома «Тацу», неоднократно служил впоследствии поводом для всевозможных спекулятивных разговоров на данную тему. В реальности, по-видимому, существовала еще одна причина, позволившая собраться вместе такому количеству сильных музыкантов.

«Первоначально особого желания записываться ни у кого не было, — вспоминает звукооператор Леонид Порохня, который работал с Настей за два года до этого на записи «Снежных волков» и «Клипсо-калипсо». — Многие из музыкантов почему-то считали, что альбом будет плохим и перспективы у Насти нет никакой. И только потому, что у многих музыкантов в тот момент не было ни нового материала, ни собственных групп и находились они в очередном кризисе — именно поэтому их удалось собрать вместе».

...Сессия происходила в июне 1987 года в подвале университетской лаборатории технических средств обучения, в которой тогда работал Порохня. В записи ему помогал Сергей Осокин — телевизионный видеомастер и коллега Порохни по работе в университете.

Запись осуществлялась на два рок-клубовских магнитофона «Олимп» (переделанных Полковником на 38-ю скорость) и на кормильцевскую четырехканальную портастудию Sony. Весь звук шел через старый пульт «Электроника» — таким образом звукооператоры добивались условной многоканальности. Хоменко привозил на ночь из ресторана сразу несколько японских синтезаторов, от которых Пантыкина отрывали под утро с помощью автогена и башенного крана.

...Как только началась сессия, все дрязги между музыкантами прекратились и работа закипела — все-таки в студии собрались профессионалы. Мэтры есть мэтры — понимая всю важность и серьезность этого проекта для Насти, они постарались свести халяву к минимуму.

«Я играл на тенор-саксофоне, — вспоминает Могилевский. — Все свои партии я выписывал на ноты, свято следуя принципу, что лучшая импровизация — выписанная импровизация».

Концовка эффектного соло Могилевского в финале композиции «Тацу» была сделана на фоне ускоренного невнятного лопотания, взятого с аудиокассеты курса японского языка, принесенной в студию Кормильцевым.

Сама песня «Тацу», с ритмом которой было столько проблем до начала записи, в итоге оказалась одним из самых ярких мест на альбоме. Это был пик экспериментов Порохни со звуком. По своей насыщенности замаскированные вторые планы в ней не уступали полиритмии основной мелодической линии. Настя не без успеха имитировала японские мантры, а журналист Александр Калужский — «голос врага» («Tatsu! Leave your rocks, gun-unloaded!»), предупреждавшего «юного воина Ямато» об окончании войны.

Но все же самым большим достижением альбома стали не сверхдозы восточной экзотики и не грамотные аранжировки в стиле world music, а новая, обволакивающе-мягкая манера вокала Насти, особенно убедительно прозвучавшая в композиции «Вниз по течению неба»: «Я смотрю на голубой экран / С самой лучшей из любых программ / Как туман облака, алый плот уносит река / Я жду заката, плеска весла / Я жду отъезда навсегда».