100 великих криминальных драм XIX века

Адвокат сразу же обратил внимание присяжных на несчастную и такую узнаваемую судьбу обманутой матери. В ее пользу говорило уже то, что она была предана этому человеку 17 лет и, несмотря на незаконность их связи, вела себя как порядочная женщина – заботилась о семье. В Российской империи того времени такие женщины, даже без заключения брака, опекались благотворителями и получали жилье в доходных домах.

История многодетной Левенштейн должна была растрогать присяжных. Адвокат называл ее «обольщенной девушкой», «незаконной женой» и «такой же незаконной матерью», предрекал, что такие истории «будут повторяться, независимо от судебной кары, до тех пор, пока… не будет закона, который защищал бы нравственный капитал женщин с такой же силой, с какой он защищает материальное достояние человека, и осуждал бы лиц, похищающих честь у женщины, с той же строгостью, с какой осуждает вора, похитившего имущество…».

И рассказанная адвокатом история жизни его подзащитной полностью подтверждала его слова. Еще в 1865 году Линевич стал квартирантом у стариков Левенштейнов. Он нравился хозяевам. Поэтому отношение к нему 19-летней Маши никто не осудил. Семейство Левенштейн было небогатым, и Линевич в то время богатым не был. Хартулари назвал Линевича «Фаустом из Апраксина рынка

», а его обольщение девушки, которой он обещал свадьбу, «петлей, искусно наброшенной на Марию Левенштейн». Целью Линевича было «сделать из подсудимой только наложницу». По словам адвоката, «петербургский 2-й гильдии купец Леон Линевич, торгующий редкостями и совершающий довольно крупные торговые обороты», «благодаря практической изворотливости, свойственной людям, начавшим свое торговое поприще в качестве мальчика в лавке», «всегда лицемерно кроткий и услужливый вскоре приобрел симпатию стариков Левенштейн и расположение дочери их Марии

».

Хартулари утверждал, что отношение к подсудимой ее гражданского мужа и окружения – куда большее преступление, чем совершенное ею. А все дело в «отсутствии такого закона, который охранял бы права женщины в ее внебрачных отношениях к мужчине и, что главнее всего, права прижитых ее детей, этих жертв чужой вины, чужого преступления, а между тем более всех наказываемых, как бесправных и отвергнутых обществом!».

Речь адвоката была продуманна и акцентировала внимание на то, что, при всей справедливости обвинения, у его подзащитной просто не было возможности добиться справедливости иным, законным путем, поскольку она – «лицо, поставленное законом вне всякого права на судебную защиту».

Действительно, Мария Левенштейн не могла рассчитывать ни на алименты от бросившего ее человека, ни на обладание незаконными детьми.

Кульминация речи

Все то, что считалось до этого слабой стороной адвокатской защиты Хартулари, в деле Левенштейн он продемонстрировал блестяще. И стало ясно: он не использовал этого раньше, потому что его натуре чужды были эти спекулятивные методы – пламенные выпады, сентиментальные восклицания.

Санкт-Петербург, ул. Гороховая, 55 – дом, где Левенштейн ранила Михневу

Когда есть ум и логика, это не столь уж нужно. Но в деле Левенштейн такой прием оказался уместным и единственно возможным, потому что дело казалось простым и прозрачным. И – вот они, экзальтированные выпады в сторону присяжных: «Неудивительно, если мы видим смертоносное оружие в руках такого существа, которое по своему природному назначению не отнимает, а дает жизнь, неудивительно потому, что в поступках ее сказывается мщение за поруганную честь и за безнаказанно отнятую будущность у нее и у ее детей!»