А в 7 утра 23 июля в 35 километрах от дома Шервашидзе рыбаками был обнаружен труп женщины. Они уложили его в песок, чтобы тело не разлагалось, и сообщили в полицию. Находку забрали на судмедэкспертизу. Было установлено, что это Нина Андреевская, что она не подвергалась сексуальному насилию и не была ограблена. Но на теле имелись многочисленные синяки, из чего врачи сделали вывод, что на нее напали и били, а причиной смерти стала асфиксия, но не утопление. То есть тело попало в воду уже после смерти. Не было ни пены у рта, ни отека легких, ни воды в желудке. Зато были обнаружены обширные кровоподтеки в грудных мышцах, на плечах, спине, пояснице и на обеих голенях. Голову покрывали синяки.
Предположение о несчастном случае было почти сразу отвергнуто, а учитывая, что украшения сняты не были, полицейские сразу заподозрили, что это внутрисемейное дело. Все время говорилось о том, что Нина брезговала купаться в довольно грязной и бурной реке, что ей не нравилось присутствие на другом берегу купающихся мужчин, что она, наконец, была слишком благоразумна, чтобы ночью спускаться с утеса и лезть в реку. Да и одежда ее оказалась чистой. А значит, ей помогли исчезнуть, и очень вовремя, когда речь шла о разделе имущества.
Возможным мотивом стал лес
Поскольку князь Шервашидзе находился далеко, первыми подозреваемыми оказались братья Чхотуа – Николай и Давид. Давид был управляющим Шервашидзе, что давало ему неплохое жалованье в 1200 рублей. Николай являлся молочным братом князя, то есть практически родственником. Прислуга вспомнила впоследствии, какие полные ненависти взгляды Давид и Николай бросали на Нину, решившую взять себе лесные угодья в селении Дрэ и назначить другого управляющего. Дело в том, что Давид Чхотуа рассчитывал вырубить лес и продать его, а Нина спутала все его планы. Правда, она великодушно предложила поменяться и дать ей другой надел или кинуть жребий, но Георгий Шервашидзе не пожелал. Лакей показал, что Шервашидзе остался недоволен разделом и уехал, не допив чай. Так или иначе, но Нина лишила Давида его дохода и даже пошла знакомиться с местными жителями и представила им своего нового управляющего Александра Сулханова. А Давид с ненавистью смотрел на них обоих. Для него это была катастрофа. Уже начатую им вырубку новая владелица запретила. Помните другую историю с вырубкой – из пьесы Чехова? «Вишневый сад теперь мой!»
В общем, некстати заявившаяся русская дамочка не нравилась ни Шервашидзе, ни его управляющему. Это породило в городе слухи, что сам деверь ее и заказал – чтобы не делиться наследством жены: как известно, меньше наследников – больше кусок. Очень умно было обеспечить себе алиби и поручить все управляющему и его брату.
А Давид вел себя по меньшей мере странно. Зачем-то он сказал, что вечером 22 июля покупал в аптеке хинный порошок и пластырь, а потом в лавке приобрел шарф и галстук, после чего ужинал в гостинице «Европа» и вернулся домой в четверть одиннадцатого. Но в аптеке он не был, галстук и шарф купил днем раньше, а значит, он был неизвестно где в момент исчезновения и убийства. Объяснить, где он был, Давид не пожелал. Не понравилось полицейским и то, что после задержания прислуги Давид пытался разговаривать с арестованными по-грузински. Что он им сказал, полицейские не поняли, и это их насторожило.
Адвокаты меняются
Братья Чхотуа ни в чем не признавались, но это уже не имело значения. Их хотели осудить. Тем более что из Давида и Николая упорно делали нигилистов и бунтарей. В июле 1877 года состоялся суд присяжных. Адвокатом Чхотуа был кутаисский присяжный поверенный Н.В. Орбелиани. Он был и молодым, и неопытным в таких делах, но являлся родственником Шервашидзе.
Главными виновниками считались Давид и Николай Чхотуа, а домашнюю прислугу привлекли за соучастие и укрывательство. К тому же звучала формулировка «взаимное соглашение». Учитывая, что убита была незамужняя и очень родовитая княжна, молодая женщина, общественное мнение было настроено против обвиняемых.
Однако происходит странная вещь. Притом что прислуга князя не отказалась от своих показаний, сама безутешная мать Варвара Туманова вдруг сообщила, что ее дочь любила рискованные поступки и вполне могла отправиться к реке поздним вечером.
Почему вдруг она, да и ее служанка начали невольно оправдывать братьев? Не было ли это вызвано давлением на вдову, например, со стороны ее зятя? А после этого начались проверки тюрьмы, и выяснилось, что заключенных содержали в ненадлежащих условиях и оказывали на них давление. Габисония вообще был назван «библейским Лазарем» за его страдания. Значит, и показаниям прислуги верить было нельзя. И тут у Давида чудесным образом появилось алиби: он оставлял портному брюки. Почему портной только теперь об этом вспомнил? Почему управляющий раньше об этом не сказал? Совершенно очевидно, что все это было удачно подогнано к недостаточно подготовленному процессу.
В.Д. Спасович. Художник И.Е. Репин. 1891 г.