100 великих криминальных драм XIX века

Единственное, что осталось от обвинения, – это судебно-медицинская экспертиза. Именно ее не смог обойти Орбелиани. Тело попало в воду мертвым, а значит, это убийство. Присяжным этого оказалось достаточно. Давида Чхотуа приговорили к 20 годам каторги, Габисонию – к 10 годам, остальных оправдали.

Но на этом дело не закончилось. Орбелиани и Шервашидзе пригласили в качестве защитника Давида самого В.Д. Спасовича – либерала, бунтаря, вольнолюбивого оппозиционера. Но это была лишь внешняя сторона дела. На самом деле у Спасовича было то, что ненавидел Ф.М. Достоевский. Именно о таких адвокатах он писал в своем «Дневнике писателя». Это были выдающиеся творцы и талантливые витии, которых занимала только собственная слава и собственное мастерство. Судебный процесс для них был не способом установить истину и восстановить справедливость, а всего лишь поединком с противником, в котором победа – главная награда. Достоевский писал о таких адвокатах, что они оправдывают негодяев и часто становятся причиной гибели других людей. Речь идет о процессе Кроненберга, который сильно подпортил репутацию Спасовича, ведь там ему пришлось защищать человека, истязавшего розгами семилетнюю дочь. Для Достоевского насилие над детьми было непереносимо, потому что он сам испытал подобное в детстве: его маленькая подружка Маша была убита маньяком. Этим объясняется и ненависть к Спасовичу. С другой стороны, писатель, конечно, не понимал, что любого обвиняемого должен кто-то защищать. Спасович в случае с Кроненбергом делал это по решению государственного суда, а не по своей воле или чьему-то приглашению.

Теперь Спасович нашел брешь в заключении медиков. Так, например, он указал на исключение из протокола булавочных проколов на животе (их делали санитары при первом осмотре) и довольно нелепую формулировку опознания трупа по отсутствию указательного пальца на руке. Эти замечания были бы не столь важными, если бы они не компрометировали экспертизу. И завершающей точкой стало указание Спасовича на то, что тело преодолело по реке не 43 версты, а 33. Это была еще одна ошибка протокола. Но при этом Спасович активно защищал неустойчивые и недостоверные показания Давида и его портного, хотя не мог не понимать, что посещение портного – совсем не та причина, по которой подозреваемый в убийстве человек что-то скрывает. Вообще, первое, что могло бы прийти в голову в этой ситуации, – это посещение замужней женщины. В конце концов, можно было бы найти и подкупить такую женщину, когда понадобился свидетель, а не выпускать портного курам на смех.

Стенограмма Спасовича состояла из 60 страниц и была по-своему интересна, но помочь Давиду Чхотуа его речь не смогла, а значит, никакого практического смысла в ней не было. Приговор оставили прежний.

Кто виноват?

Сестра Шервашидзе Варвара Мейендорф между тем вспоминала: «По городу пошли сплетни, которые даже были напечатаны в некоторых газетенках, что организатором убийства был мой брат, который хотел избавиться от сестры жены, чтобы таким образом Эло досталась часть ее наследства

». Уж не в этом ли правда?

А вот это слова Варвары Тумановой, матери погибшей: «У Нины никаких неприятностей с Чхотуа не было. Мне крайне неприятно, что из-за этого дела явились нарекания в обществе на Чхотуа и на моего зятя. Я этим слухам не верю и совершенно уверена, что здесь никакого преступления не могло быть, а был просто несчастный случай при купании, на которое моя дочь, Нина, как я ее знаю, могла по своему характеру смело решиться».

Но и это понятно. Не стоит забывать, где происходило разбирательство дела. Варвара Георгиевна находилась на земле своего зятя, на нее могло оказываться давление, к тому же у нее осталась вторая дочь, которая была замужем за одним из возможных подозреваемых. Кто же в такой ситуации, тем более немолодая вдова, станет требовать возмездия?

После приговора Спасович не подавал прошения о пересмотре дела, что было довольно странно.