100 великих криминальных драм XIX века

По описанию «господина», которое дал ямщик, следователь сразу понял, что это был Киндяков. Еще несколько мальчишек видели Киндякова в доме у окна. Мироненко отправился в Задонск и выяснил, что в тот день, 26 октября, Киндяков посещал церковь к обедне, но домой вернулся лишь к семи часам вечера.

Письмоводитель оказался хитрее сообщника, он намеренно путал следствие и дальше. Но его все же арестовали.

Расследование продолжалось еще несколько лет, а письмоводитель и бурмистр сидели в остроге. Мотивом убийства называли ограбление: Киндякову стало известно из письма, что Стахович получит большую денежную сумму, и он сообщил бурмистру. Мокринский же, в свою очередь, злоупотреблял доверием барина, крал деньги, запутывал счета. С.В. Максимов называл Мокринского «обласканным до панибратства, облюбленным за брата родного и облагодетельствованным до конца». Вот каким он видел убийцу: «Передо мною, во все три дня, безвыходно виделся этот человек, умный и ласковый, как неизменный и искренний друг, неотступно состоявший при барине-благодетеле». У Мокринского было в собственности «

300 овец, 50 коров, 12 лошадей заводских, не считая других, 2 тысячи четвертей молоченого хлеба и множество другого видимого достатка».

Крепостные любили барина: он выступал за освобождение крестьян с землей. Очевидно, поэтому они так охотно давали показания, чтобы изобличить убийц.

Но демократизм Стаховича, его прогрессивные взгляды не нравились дворянам. Родственники поэта, как и губернатор Сафонович, подозревали, что Мокринского на убийство настроил кто-то из местных помещиков, посулив деньги и поддержку. Губернатор называл причинами гибели предводителя дворянства его «слабость» и «доверчивость», которыми воспользовались другие люди. Но доказательств не было, а бурмистр молчал.

По прошествии времени Мокринский наконец признался в преступлении. Но Киндяков признаваться не желал. Мало того, он начал выстраивать какую-то конспирологическую теорию заговора, утверждая, что знает некую тайну устранения Стаховича, которую расскажет только высшему руководству полиции.

Суд признал их виновными в совершении убийства, приговорив к каторжным работам в Сибири на долгий срок. Говорили, что уже в 1860-х годах Киндяков бежал с каторги. Но дальнейшая судьба обоих убийц неизвестна. Они ничего после себя не оставили, кроме преступления.

А Михаил Стахович оставил стихи о родной Пальне:

Там все мне родное: и небо, земля, и вода,И веянье ветра, и облак игривых чреда!Дворы и хоромы стоят, утонувши в кудрявых садах,

Стада с табунами гуляют далеко в отхожих лугах,И всякому зверю приволье – леса, и трава, и кусты,Овраги глубоки, в оврагах осоки густы.За теми долами церковная кровля виднеет,А поле пологое колосом-золотом спеет.

Драма за кулисами

В этой драме конца XIX века все действующие лица оказались выходцами из богемы – популярный актер, провинциальная актриса, средней руки художник, известный писатель. Возможно, гениальным был лишь один из них, но злодейство оказалось, несмотря на свой кровавый знак, каким-то мелким, суетливым и никчемным, иными словами – драма на пустом месте. Впрочем, вспомним историю Моцарта. Там тоже была одна весьма посредственная версия о каких-то ревнивых и мстительных мужьях, ведь великий Моцарт не чурался дамского общества.

Вспоминал ли художник Малов об этих версиях, когда намекнул Максиму Горькому, что модно было бы написать историю любви и ревности, тем более когда все факты имеются в наличии? Едва ли вспоминал, просто хотелось попасть в историю – въехать в нее вместе с Горьким. Горький побрезговал, однако написал очерк «Убийцы»: «Выпив рюмку водки и закусив маринованным грибом, он вдохновенно, очень дешёвыми стёртыми словами сообщил мне о своей любви к природе. А затем пожаловался на газеты:

– Всего мучительнее для меня был газетный шум. Писали так много. Вот, посмотрите!

Он вынул из бокового кармана толстенькую книжку, в ней были аккуратно наклеены вырезки из газет.