100 великих криминальных драм XIX века

Пален вошел. Он был свежевыбрит, букли его парика тщательно уложены, белые рейтузы плотно облегали голенастые ноги, мундир затянут, лицо невозмутимо, серо-голубые глаза холодны».

Заботливость Палена умиляла окружающих, она казалась истинным проявлением крепкой дружбы. Вот только больному после его появления стало совсем худо. А Пален все сидел у его изголовья и подавал лекарства. Он же и вызвал священника, сообщив об этом жене Де Рибаса:

«– Ему весьма худо, государыня. – Пален по-прежнему был тверд и невозмутим. – Это горячительный бред. Должно принять святых тайн. Священник ждет в гостиной. Прикажите привести его сюда. Вас, господа, прошу следовать за мной».

Позднее в кулуарах шептались, что Де Рибаса отравили. Пален-то, оказывается, сидел возле больного соратника вовсе не из добрых чувств: он боялся, что Де Рибас проговорится в бреду. Тогда он и подсыпал ему яду уже второй раз. В декабре за президентом Адмиралтейств-коллегии пришла смерть – за четыре месяца до гибели императора и за 29 дней до наступления нового века.

Постоялец гостиницы «Париж»

Россия XIX века была богата не только революционерами, но и талантливыми самородками, и многие из них были выходцами из других стран, преданно служившими нашему государству. В те времена они почитали это за честь. Помимо испанца Де Рибаса, строившего города и укрепления, и грека Каподистрии, талантливого дипломата, на российской службе отличился специалист по Востоку поляк Ян Виткевич. Будучи российским резидентом, он удачно завершил операцию, связанную с так называемой «Большой игрой» – политической дуэлью между Россией и Британией за влияние в Афганистане. Виткевич сумел заручиться доверием афганского руководства, в то время как его давний оппонент, британский агент Александр Бёрнс, остался ни с чем. Впоследствии, когда Виткевича уже не было в Афганистане, проигравший «Большую игру» Бёрнс был убит повстанцами во дворе резиденции. Виткевича, казалось бы, могла ожидать совсем другая судьба.

В гостинице «Париж»

1 мая 1839 года Виткевич прибыл в Санкт-Петербург. Он мог торжествовать и почивать на лаврах. Теперь у него наконец-то появилось время, чтобы заняться любимым делом и давним хобби – обработкой литературных записей, который он собирал на Востоке. Помимо дипломатической работы российский резидент слыл отличным переводчиком и собирателем восточного фольклора. Он вернулся со всеми материалами, собранными в своем путешествии в Афганистан, и фактически приехал «со щитом» – как истинный победитель. Думается, его могло ожидать повышение по службе и много новых интересных поручений.

Виткевич остановился в гостинице «Париж» – первоклассной и одной из самых старых в Петербурге. Она была построена в 1804 году на Малой Морской улице (дом 23/8). А дальше произошло нечто неожиданное и не проясненное до сих пор.

9 мая 1839 года там же, в гостинице, тридцатилетний дипломат был обнаружен с огнестрельным ранением в голову. На полу лежал пистолет.

Дело казалось странным: в камине – куча пепла от сгоревших бумаг; никаких документов в номере не осталось, как и шкатулки с портфелем, которые были при нем. Была и предсмертная записка, почерковедческая экспертиза которой не проводилась.

Впоследствии говорилось, что единовременно сжечь в камине то обилие трудов и бумаг, которое было у Виткевича, не представлялось возможным. То есть речь, скорее всего, шла об отвлекающем маневре: горстка пепла образовалась от небольшой пачки бумаг, а основная часть записей из номера была похищена. Выглядело всё как самоубийство, и даже существовала официальная версия: поручик якобы сожалел, что служил Российской империи, будучи поляком. В юности Виткевич был ссыльным и находился в крепости за вольнолюбивые проявления и борьбу с режимом, он даже приговаривался к смерти. У юных «злоумышленников», в группе которых был и 14-летний Ян Виткевич, были обнаружили стихи «возмутительного содержания».

И теперь, через 15 лет, успешно послужив императорскому двору, бывший бунтарь якобы внезапно раскаялся.

Но, учитывая его блестящий послужной список и выдающуюся деятельность на посту российского дипломата, самоубийство было бы весьма парадоксальным решением. В конце концов, он был агентом не год и не два. Такие решения не принимаются скоропалительно. И уж совсем нелогично сводить счеты с жизнью на вершине успеха. Тем более что его ожидала вожделенная творческая работа, о которой он так мечтал.