100 загадок Древнего мира

С середины VIII века до н. э. Спарта, как, впрочем, и другие греческие государства, была вынуждена решать проблемы, вызванные острым земельным голодом. Спартанцы, в отличие от остальных греков, находивших выход из положения в колонизации земель за морем, взялись за своих ближайших соседей — мессенцев, завоевание которых приостановило аграрный кризис в Спарте. Покоренные мессенцы и стали илотами — спартанскими рабами. Илотов не лишали земли, скота и инвентаря. Они имели семьи и вели самостоятельное хозяйство, отдавая спартанской общине лишь установленную подать или оброк. Но свой земельный участок илот не мог ни продать, ни подарить, а сами илоты и их земля являлись собственностью всего спартанского государства. Занятые войной спартанцы не вмешивались в хозяйственные дела илотов.

Спартанцы не занимались организацией сельскохозяйственного производства и оставались лишь получателями ренты. Хозяйственная инициатива находилась в руках непосредственного производителя — раба-илота. По словам Ксенофонта, илоты были готовы «сожрать спартанцев живьем». Однажды спартанцы посулили свободу илотам. Об этом рассказывает Фукидид. Было отобрано около двух тысяч илотов. На радостях они с венками на головах обходили храмы в знак своего освобождения. Но после этого все они были истреблены. От имени спартанского государства. Спартанские должностные лица — эфоры — ежегодно объявляли илотам войну. В Спарте был даже специальный институт карательных экспедиций против илотов — криптий. Участниками криптий были юные спартанцы, которые по ночам охотились на илотов.

Какой была экономика Спарты при Ликурге, как царь боролся с неравенством среди спартанцев, читаем у Плутарха: «Прежде всего он изъял из обращения все золотые и серебряные монеты, приказав употреблять одну железную. При малой стоимости она занимала столько места, что для сбережения дома десяти мин нужно было строить большую кладовую и перевозить их на телеге. Благодаря такой монете в Спарте исчезло много преступлений: кто решился бы воровать, брать взятку, отнимать деньги у другого или грабить, если нельзя было даже спрятать свою добычу?! Затем Ликург изгнал из Спарты все бесполезные, лишние ремесла. Впрочем, если бы даже он не изгонял их, большая часть из них все равно исчезла бы сама собой вместе с введением новой монеты. Ведь железные деньги не имели хождения в других греческих государствах; за них ничего не давали и смеялись над ними, вследствие чего на них нельзя было купить ни заграничных товаров, ни предметов роскоши. По той же причине чужеземные корабли не заходили в спартанские гавани. В Спарту не являлись ни ораторы, ни содержатели гетер, ни мастера золотых и серебряных дел — там не было денег. Таким образом, роскошь исчезла сама собой. Ремесленники, делавшие прежде предметы роскоши, должны были с тех пор употреблять свой талант на изготовление предметов первой необходимости».

От стремления уравнять всех граждан Спарты хозяйственная жизнь государства веками пребывала в состоянии глубокого упадка. Законы позволяли спартанцам пользоваться вещами соседей как своими собственными, залезать в чужой амбар или погреб и брать что нужно.

По словам Плутарха, Ликург «приучал сограждан к тому, чтобы они не хотели и не умели жить врозь, но, подобно пчелам, находились в нерасторжимой связи с обществом, все были тесно сплочены вокруг своего руководителя и целиком принадлежали отечеству, почти что вовсе забывая о себе в порыве воодушевления и любви к славе». Малейшее покушение на принципы спартанского коллективизма пресекалось спартанцами-активистами, блюстителями чистоты спартанской жизни. Семья и дом не должны были входить в противоречие с духом коллективизма — они отодвигались на задний план.

Спартанское государство отгораживалось от мира глухой стеной самоизоляции. «Потусторонний» мир воспринимался как потенциальный источник «тлетворного влияния», распущенности. Спартанцы не могли покидать пределы страны, а иноземцам не разрешалось приезжать в Спарту. «С новыми лицами входят, естественно, и новые речи, с новыми речами являются новые понятия, вследствие чего на сцену выступает множество желаний и стремлений, не имеющих ничего общего с установившимся порядком правления. Поэтому Ликург считал нужным строже беречь родной город от заразы дурных нравов, нежели от чумы», — пишет Плутарх.