1000 не одна ночь

И все взревело внутри — не имеет. Взревело надсадным хриплым рыком его собственным голосом. Никто не может даже смотреть на нее, думать о ней и называть ее имя вслух. Для них она бесполое ничто. И каждого, кто осмелится он казнит лично. Похоть грязного ублюдка заставила Аднана озвереть от ярости. И он убил гонца…а не должен был. С этого момента начался отсчет прежде чем Асад нанесет ответный удар…из-за Альшиты скоро развяжется самая кровавая война в долине смерти.

И вдруг пришло в голову осознание, что ему надоело ждать…надоело смотреть на нее и сатанеть от дикого желания обладать ее телом.

Он хочет пронзать своей ноющей от возбуждения плотью, сминать, оставлять следы своих пальцев и врываться в нее, дать волю желанию, которое снедало все эти бесконечные дни и длинные, как тысячелетия, ночи. Но останавливало это едкое желание заполучить не только тело…он хотел въестся в ее мозги, заставить ее повторять про себя его имя. Аднан ибн Кадир мог заставить лечь под себя любую из женщин. Связать, растянуть между столбами или приказать своим людям подержать непокорную и разодрать каждое отверстие на ее теле. Но он любил, чтоб они приходили к нему сами. Опускались на колени и смотрели преданными глазами в ожидании ласки. Его покорные зверьки, которых он заставлял извиваться от удовольствия и жалобно выстанывать свое имя. Иногда они кончали собой после того как он бросал их. Нет, ему это не льстило…у него это вызывало чувство разочарования. Не в себе — в них. Смерть выбирают слабаки, если только нет веской причины сделать такой выбор.

Он думал, что проучит девчонку, а на самом деле проучил себя самого, потому что даже не предполагал, что испытает это мерзкое чувство недолгого бессилия и беспомощности, пустоты рядом с собой в седле и пустоты внутри себя.

Зато, когда она находилась рядом, в нем просыпалось что-то мощное и неподвластное контролю к которому он привык. Каждая его эмоция и сказанное вслух слово всегда были четко обдуманы, взвешены, а с ней он не держал себя в руках. Она словно дергала невидимую ниточку и срывала его с контроля.

Навстречу мчался Рифат с непокрытой головой, гнал коня во весь опор.

— Ловушка. В каньоне засада — все убиты. Махмуд и его женщина мертвы, как и твой брат. Они просто ждали, когда мы уедем или среди нас есть крыса.

* * *

Голова Камаля и трех его людей лежали на песке перед ибн Кадиром. Все воины смотрели в песок, но не на своего предводителя. Аднан долго молчал, молчали и они, не смея нарушить тишину.

— Где тела?

— Вместо тел была солома, как ты и рассказывал. — негромко сказал Рифат и только он и осмелился поднять взгляд на Аднана.

— Едем в деревню. Оповестить семью, похороны завтра на рассвете. Рифат, узнай когда должен идти обоз Асада — мы его встретим в лучшем виде. Ты, Джафар, поезжай к Назиму пусть даст своих людей.

Метнул взгляд на Рифата.

— Пора показать кто здесь хозяин.

— Ты развяжешь войну, Аднан.

— Ублюдок убил моего двоюродного брата и моих людей. Он нагло поглумился над их телами и нашей скорбью по погибшим. Он будет наказан.

ГЛАВА 14

Наконец-то мы приехали. Куда-то. В место, которое и Аднан, и его люди называли деревней. Конечно именно мне было очень трудно назвать ЭТО деревней. Для меня все было больше похоже на цыганский табор из старых фильмов и то не совсем. Ничего подобного я никогда раньше не видела. Множество домов, сколоченных из фанеры, досок, каких-то палок. Напоминает трущобы или халабуды, сараи. Это даже не нищета — это хуже, чем нищета. Увидев это поселение, я откровенно ужаснулась. Едва мы въехали в поселение к нам выбежали старики, женщины и дети, они встречали воинов громкими криками, хлопали в ладоши и даже пританцовывали.

Все это напоминало какой-то фарс или декорации. Место казалось диким и каким-то бутафорским, я не верила, что люди могут жить в подобных условиях. Но они действительно здесь жили. Откуда-то доносилась музыка и я слышала звук работающего генератора. Когда спешился Аднан все смолкли и учтиво склонили головы. Затем одна из пожилых женщин провела меня в «дом» после того, как ибн Кадир кивнул ей, а потом посмотрел в мою сторону. Ни одного вопроса она ему не задала, как и не обмолвилась со мной ни одним словом. Вся укутанная в черное с закрытым наполовину лицом она пугала меня одним своим видом.

Мы зашли в самое дальнее сооружение. Женщина переступила порог и оглянулась на меня, кивком приглашая войти. У меня не поворачивался язык назвать это домом, но тем не менее он таковым и являлся по крайней мере для них. Когда я рассмотрела сооружение изнутри то почувствовала некое облегчение стены завешаны разноцветными коврами поверх козьих или бараньих шкур и пол устлан дорожками. Посередине комнаты раскиданы подушки и лоскутные одеяла. Не беспорядочно, а очень аккуратно. Вдоль стен стоят стеллажи я даже не знала, как именно все это назвать с своеобразными глиняными вазочками и кувшинами.