1000 не одна ночь

Он начал бояться потерять свой наркотик. Бояться до такой степени словно точно знал какой жестокой станет его ломка без нее. И когда искал ее, врываясь в горящие дома и не находил, и когда этот самый страх лишил его разума, и он рыскал как обезумевший зверь, принюхивающийся к запаху своей самки. А когда нашел был способен убивать ублюдка голыми руками. Потому что кто-то осмелился посягнуть на то, что принадлежит ему, осмелился угрожать его женщине, осмелился захотеть лишить ее жизни.

Очнулся посреди ночи с задурманенной травами Икрама головой и тут же осмотрел помещение вокруг — ее рядом не оказалось. И снова ни одной мысли кроме того самого страха, отнимающего способность чувствовать боль. Вскочил с постели и вышел на улицу, набирая полной грудью все еще пропитанный дымом воздух. Невольно прижимая к груди ладонь и чувствуя, как немеют от слабости конечности. Осмотрелся вокруг…и заметил Икрама сидящего у костра, прикармливающего кусками мяса, оголодавшего Анмара. Направился к нему и махнул рукой, когда тот в почтении встал и склонил голову. Но тот даже не пошевелился, продолжая смотреть себе под ноги и Аднан остановился напротив старика, понимая, что тот чувствует за собой какую-то вину.

— Она здесь, мой господин…ваше право наказать меня и даже казнить…мне не хватало рук. Она не наша. Вызвалась помогать, и я позволил.

Начал опускаться на колени, но Аднан удержал его за плечо.

— Что значит вызвалась помогать?

— Пришла ко мне и попросила ухаживать за ранеными, а мы с Казимом не справлялись. Она провела здесь целый день… и я думал вы проспите до утра.

— Где она?

Очень тихо, но старик в эту же секунду зашептал молитву и сложил вместе обе руки.

— Я сейчас отведу…она спит. Устала. Много раненых, много операций. О, мой Господин, я так виноват. Велите меня наказать.

Идет впереди Аднана, который все еще держится за грудь и следует за знахарем, не веря своим ушам. Разве девчонка не говорила, что боится крови и боли? И как посмела вызваться помогать без его ведома? Касаться других мужчин и видеть их голые тела! Но вместе с этим снова поднялась эта необъятная волна восхищения, она захлестывала и топила собой все иные эмоции. А когда увидел Альшиту спящую на подстилке вместе с маленькой осиротевшей Аминой, волна расплескалась внутри огненной магмой…Знахарь поспешил ретироваться, продолжая кланяться и отступать спиной назад. А ибн Кадир некоторое время смотрел на спящую девушку и девочку рядом с ней. У обеих на щеках следы от слез, грязные разводы и пятна крови.

Подул ветер и Аднан наклонился, чтобы накрыть обеих одеялом, затем развернулся и пошел к костру Икрама, опустился рядом с ним на песок и усталым голосом сказал:

— У меня разошлись швы. Подлатай меня. Сегодня ты не умрешь…но ты отвечаешь за нее головой. Завтра я найду тебе помощника, а ее приведешь обратно в мою хижину.

ГЛАВА 20

Она не пришла утром. Да, он ждал, что строптивый старик приведет девчонку, но этого не случилось и ибн Кадир начал чувствовать, как внутри просыпается волна ярости, она бурлит и колышется, набирая обороты и увеличивая амплитуду. Слишком много себе позволяет его строптивая игрушка. Слишком выходит у него из-под контроля так же, как и его эмоции к ней, которые то злят, то дух от них захватывает как когда-то с матерью на аттракционах, куда отец разрешил им поехать один единственный раз незадолго до ее гибели. Именно тогда, глядя сверху вниз на улыбающееся лицо матери, на то как она прикрывает от солнца свои зеленые глаза и смотрит на него с нескрываемым обожанием и он, гордый собственной смелостью, несется навстречу ветру и не кричит…нет, он счастлив испытывать адский страх и не дать ему отразиться на лице, потому что он граничит с невыносимым восторгом.

То же самое Аднан чувствовал к Альшите. Страх быть зависимым от нее и бешеный восторг от собственных эмоций после которых казалось, что и не жил он раньше никогда. Все пресное по сравнению с этим ураганом, все какое-то…ни о чем.

Поднялся с постели, все еще ощущая слабость во всем теле и легкую дрожь в коленях. Но отлеживаться в хижине не хотелось. К ней хотелось рвануть и привести ведьму упрямую насильно, а знахарю пару плетей всыпать, чтоб не своевольничал. Солнце уже скатывалось с небосклона вниз и не так беспощадно жгло все живое вокруг. Иногда ему казалось, что это место и в самом деле самый настоящий ад. Пекло, в котором отец приговорил своего бастарда корчится до самой смерти без права претендовать на что-то иное. Но он бы никогда в жизни не показал, что недоволен. Хотя отец именного этого и добивался — сломать строптивого младшего сына и заставить жить так, как хочет сам Кадир по его правилам и под его дудку. Ждал когда тот сам взмолится забрать его из пустыни и попросит прощения за своевольный отъезд.