1000 не одна ночь

Я в ужасе оборачивалась по сторонам, чтобы увидеть на кого тычет пальцем этот безумный с вращающимися глазами…а он, он указывал прямо на меня.

ГЛАВА 22

Я не могла сказать ни слова, все слова застряли где-то в горле, и я просто смотрела расширенными от ужаса глазами на человека, которого видела впервые в своей жизни… и который говорил обо мне такое, что я начала задыхаться от каждого оскорбления, как от удара по ребрам ногой в тяжелом ботинке. Я перевела взгляд на Аднана и увидела, как даже через темную кожу проступила смертельная бледность на его лице. Его глаза расширились и в них сверкала не просто ярость, а адское бешенство. Он выхватил хлыст и спрыгнул с коня, взмах со свистом, рассекающим воздух и бедуин с черной густой бородой закрыл лицо руками, сквозь пальцы засочилась кровь.

— Ты! Гадкая лживая псина! Я тебе язык вырву голыми руками! Ты как посмел, мразь, сказать такое? Ты за каждое слово будешь кровью харкать!

Удар ноги под ребра и тот согнулся пополам, не прекращая скулить:

— Не лживая…не лживаяяяя, — захлебываясь слезами и отползая назад. Хлыст опускается снова уже ему на голову и на спину, и снова на лицо.

— Убью падаль! Убью за ложь! Шкуру сдеру!

— Не лгу! Аллахом клянусь! Не лгу я! Мы за ней пришли сюда…Асад послал нас…фото дал. Клянусь…я клянусь, о, мой господин, пощади.

— Я тебе не господин! Трусливый пес твой господин. Пес, который тебя сюда подослал!

— Пощадиии! Я правду говорю!

Не успел договорить, ударом ноги Аднан опрокинул его на спину, а я увидела, как вылетели несколько зубов и кровь полилась на песок. Впервые меня не трогала чья-то боль… я застыла, с трудом делая вдох за вдохом и чувствуя приближение какой-то чудовищной катастрофы. Оно наваливалось каменной глыбой сверху и начинало давить меня вниз…И в ушах нарастал шум. Дышать становилось все тяжелее.

— Какое фото? Где оно? Я тебя разрежу на куски за эту ложь!

Араб стоял на коленях и трясся всем телом под ним даже расползлась лужа, но никто не обратил на это внимание, все затихли. И мне вдруг показалось, что они, словно шакалы, выжидают, когда на меня обрушится нечто невообразимо ужасное.

Чернобородый бедуин сунул дрожащую руку за пазуху и вытащил две фотографии, протянул их Аднану. С этой секунды я больше не дышала. Конечно, я была уверена, что на них меня быть не может. Я никогда не видела и не знала Асада. Только слышала о нем. Сейчас Аднан убьет этого сумасшедшего араба и … и я снова увижу, как он смотрит на меня взглядом испепеляющим страстью. А я смогу впервые назвать его любимым. Но вместо этого я увидела, как долго он изучает фото, как меняет их местами, и я сама ощущаю, как волнение перерастает в панический ужас. Неконтролируемо сильный, накатывающий огромной волной и накрывающей с головой. Слишком долго…неужели там изображена кто-то, кто напоминает меня саму? Настолько похожая, что ибн Кадир так долго не может отвести оттуда взгляд?

К Аднану склонился Рифат, рассматривая вместе с ним снимки и, резко вскинув голову, посмотрел на меня, а я втянула воздух и ощутила, как закололо под ребрами — взгляд помощника Аднана ударил по нервам с такой же силой, как хлыст ударил Чернобородого и я судорожно выдохнула, когда увидела как ибн Кадир засовывает фото уже к себе за пазуху и кивает на бедуина. Он молчит и едва тот открывает рот, чтобы что-то сказать получает еще один удар в лицо уже от Рифата. Люди Аднана утащили потерявшего сознание бедуина куда-то за хижины.

Наверное, за то, что на фото была не я. Он ведь увидел и разозлился. Конечно все именно так. И сейчас вскочит обратно в седло, и мы помчимся обратно смотреть на миражи. Все будет хорошо. Я не должна бояться. Мне ведь нечего….я ни в чем не виновата.

Но вместо этого Аднан что-то тихо сказал Рифату и медленно повернулся ко мне…большей ненависти я еще никогда в своей жизни не встречала. Ни разу на меня не смотрели с такой обжигающей ледяной яростью. Словно острые и тонкие лезвия плавно вошли под кожу, рассекая ее порезами, заставляя кровоточить изнутри.

Казалось, я вдруг превратилась в отвратительную жабу или в крысу, переносящую страшные болезни, которая вызывает гадливость и презрение. Особенно больно было от того, что всего лишь несколько минут назад эти же глаза смотрели на меня как на самую красивую и желанную женщину во Вселенной. Смотрели так… что мне кажется я была готова забыть обо всем на свете и даже перестать желать вернуться домой.

Страшный взгляд. Долго. Прямо в глаза. Молчит и никто не осмеливается нарушить эту тишину. Они ждут его слов, его решений. А я не жду… я жду, что он подойдет ко мне и снимет с седла. Там не могла быть я. Не могла! Я ни с кем не фотографировалась. Никогда! Он ведь должен был это видеть! Это какой-то кошмар. На самом деле такого не может случиться со мной.

— Посадить в яму, на привязь, как больное животное. Не кормить. Воды не давать. Охранять!