12 Commandments: For Extraordinary People To Master Ordinary Life

Таким образом, эмоции возникают вместе с мыслями (внутренними историями, которые мы рассказываем себе), восприятием и действиями. Когда мы прорабатываем первичные эмоции (опять же, наши более подлинные и глубокие чувства), они естественным образом связаны с тем, что, по нашему мнению, действительно произошло в нашей жизни; с нашими мыслительными процессами, восприятием и действиями. Таким образом, когда наши эмоции меняются, мы также получаем возможность пересмотреть и изменить ключевые истории нашей жизни, что может изменить наши интерпретации событий и помочь нам увидеть действия себя и других в новом свете - что снова развивает наши эмоции, а значит, развивает то, что движет нами как человеческими существами.

Такое понимание целостности или интеграции между эмоциями, познанием, восприятием и действиями помогает нам понять, что такое справедливость на самом деле. То, что мы обычно переживаем как чувство "справедливости", - это когда:

наши эмоции, мысли, восприятие и действия согласуются друг с другом;

когда эти вещи согласовываются между различными частями нас самих, чтобы они укрепляли единое гармоничное целое, а не противоречили друг другу; и

когда мы совпадаем с эмоциями/мыслями/действиями/восприятием других людей.

Другими словами, справедливость - это не что иное, как приведение этих аспектов (эмоций, мыслей, восприятия и действий) в гармонию внутри нас самих и между нами и другими людьми.

Справедливость - это еще одно слово, обозначающее социально-психологическую целостность, соразмерность и взаимное соответствие социальных отношений и историй, которые разыгрываются в них и через них. Это состояние резонанса, координации, гармонии. Это когда все сочетается и имеет смысл во всех измерениях эмоций, мыслей, восприятия и действий. В это время сокрушения, которые мы все испытываем, наконец-то заживают. Это когда закрываются моральные бреши, или когда новый удар озарения, или перспектива расстояния помогают нам увидеть, что изначально никакой моральной бреши не было, и что мы были возмущены без веской причины.

Приведем простой пример.

Один мой друг рассказал историю о позоре, который он носил в себе всю жизнь. Когда ему было пятнадцать лет, он устроился на простую работу, которая включала в себя как техническую работу, так и стучание в двери людей, занимаясь продажами и обслуживанием клиентов. Будучи умным и технически подкованным молодым человеком, он быстро и легко справился с программированием. Но он также был интровертом и немного неловким в общении, так что в итоге он затянул работу по стучанию в дверь, так и не закончив ее. Его отец был разочарован и отругал его: "Ты и пальцем не пошевелил!" - сказал отец и повторял это в последующих случаях. Более двадцати лет спустя этот парень все еще страдал от изнурительного стыда за любое поведение, связанное с промедлением.

Когда мне рассказали об этой истории, то, обсуждая написание этой книги и эмоциональную важность правосудия, я сделал следующее замечание: Возможно, со стороны отца было неразумно обвинять пятнадцатилетнего подростка в социальной тревожности, а не поощрять его за впечатляющую работу, которую он все же сумел выполнить в столь юном возрасте и без какого-либо опыта. Возможно, молодой человек моего друга был вовсе не так уж и виноват, а, наоборот, его отец был виноват в том, что ругал и стыдил его, не предлагая никакой поддержки. Последствия отцовской ругани были очевидны: что бы хорошего ни вышло из того, что он закончил тот небольшой рабочий проект, это было не пропорционально тому, что он испытывал стыд на протяжении более двадцати лет и имел проблемы, которые усугубляли его склонность к промедлению, а не улучшали. Короче говоря, парень чего-то стыдился, но стыд и вина были не по его вине.

Почему этот стыд так долго и так сильно засел в его организме? Он не мог прийти к выводу из своей внутренней истории стыда, потому что она не совсем сходилась. Не было принципа справедливости, который мог бы связать эту историю воедино и избавить его от стыда. И так продолжалось уже два десятилетия.

Я считаю, что вместо этого нужно было взглянуть на стыд, а затем заново оценить историю, лежащую в его основе, восприятие произошедшего и действия вовлеченных в него людей. Он не мог исцелить стыд, потому что на самом деле стыд был не его. Скорее, между ним и его отцом существовала моральная пропасть, которую нужно было преодолеть: То, что сделал отец, не было таким уж ужасным или непростительным, возможно, но это было неправильно. Поэтому парень мог и должен был отпустить свой стыд и вместо этого почувствовать гнев, который он, возможно, испытывал по отношению к отцу, а затем выяснить, какие справедливые действия должен был предпринять его отец, например похлопать его по спине и сказать: "Все в порядке, сынок, пока что ты молодец; скажи мне, если я могу что-нибудь сделать, чтобы помочь тебе мужественно пройти последнюю часть этой работы".