12 новых историй о настоящей любви (сборник)

Но когда я оборачиваюсь к машине, на капоте все еще лежит его куртка, рядом с моей книжкой, на почтительном расстоянии друг от друга, как пожилая парочка. Я достаю телефон и пишу ему: «Ты кое-что забыл!» И только я собираюсь нажать «Отправить», приходит сообщение от него.

«Оставь мою куртку себе. Она на тебе все равно лучше смотрится».

И вопреки всему я улыбаюсь.

Я заворачиваю книгу и кусок пиццы в куртку и сажусь на водительское сиденье, наткнувшись на какой-то странный предмет. Да это же дурацкая грамота «Лучшего бойфренда». Я разглаживаю лист и кладу на пассажирское сиденье, и вдруг вокруг становится слишком тихо. Такая громкая тишина. Поэтому, когда я завожу машину и по радио начинает играть какая-то старая песенка, я решаю – пусть играет. Пусть грохочет, как музыка в амфитеатре. С той разницей, что здесь я чувствую себя в безопасности.

Неплохая песня, из шестидесятых. Хотя бы не стилизация. И тут я, как истинный внук хиппи, загипнотизированный веселым бренчанием акустической гитары, тянусь к свертку из фольги, разворачиваю его и – по старой, так сказать, памяти – беззаботно откусываю гигантский кусок запретной пиццы.

Она вкуснее, чем мне помнилось. Все же воспоминание не передает то, как расцветает яркими красками томатный соус, когда откусываешь первый кусок. Как приятно жевать жирное тесто с привкусом пижамных вечеринок, школьных приколов и наказов вернуться домой к десяти. Как сыр связывает это все в единое целое.

У меня будет болеть живот, ну и пусть. Это же пицца. Зачем жить, если время от времени не рисковать, съев кусок пиццы?

Покончив с пиццей, я включаю фары, дергаю рычаг коробки передач и, не раздумывая, тянусь за грамотой лучшего бойфренда. Вытираю рот обратной стороной листа. После чего выезжаю с парковки, мимо второй по высоте американской горки в штате, на знакомую проселочную дорогу. Две песни спустя я мастерски выруливаю на скоростную трассу. Обычно мне тяжело дается этот съезд, но на этот раз я ловко вписываюсь в поворот, с виновато-довольным видом облизываю губы и, затаив дыхание, въезжаю в туннель, который всегда ведет меня домой.

Вероника Рот

Инерция

– Это наверняка какая-то ошибка, – сказала я. Мои часы – старенькая цифровая модель с большими красными цифрами – показывали 2.07 ночи. На улице было так темно, что не видно даже дорожку перед домом.

– В каком смысле? – рассеянно спросила мама, вытаскивая из моего шкафа одежду. Джинсы, футболку, толстовку, носки, ботинки. На дворе лето, и я проснулась вся в поту, так что в толстовке нет никакой необходимости, но ей я этого говорить не стала. Я чувствовала себя рыбой в аквариуме, которая медленно моргает под взглядами наблюдателей.

– Ошибка, – размеренно повторила я. Обычно я бы стеснялась стоять перед мамой в нижнем белье, но именно в таком виде я уснула сегодня вечером над домашним заданием для летней школы; и то, увидит ли мама пирсинг в пупке, который я сделала в прошлом году, в данный момент беспокоило меня меньше всего. – Мэтт со мной не общался уже несколько месяцев. Не может быть, чтобы он позвал меня. Он, наверное, был не в себе.

Врач со скорой помощи записала все происходившее после аварии на камеру, вшитую в ее форменный жилет. И по всей видимости, в этой записи Мэттью Эрнандес, мой бывший лучший друг, попросил, чтобы я приняла участие в Последнем посещении – обряде, который стал широко применяться в подобных случаях, когда больничные эксперты приходят к выводу, что человек не выживет, несмотря на хирургическое вмешательство. Они просчитывают риски, стабилизируют пациента, как могут, и вызывают последних посетителей – по одному, чтобы те смогли вступить в контакт с сознанием умирающего.

– Он ведь просил об этом не только после аварии, Клэр. Ты же знаешь. – Я видела, что мама старается говорить мягким тоном, но слова все равно выходили какими-то отрывистыми. Она протянула мне футболку, скользнув взглядом по кольцу у меня в пупке, но промолчала. Я натянула футболку через голову, потом схватилась за джинсы. – Мэтту уже восемнадцать.

В восемнадцать все желающие участвовать в программе Последнего посещения – то есть практически все – должны составить завещание со списком своих последних посетителей. Я это сделаю только следующей весной. Мэтт – один из самых старших у нас в классе.

– Я не… – я закрыла лицо руками. – Я не могу…

– Ты можешь отказаться, если хочешь. – Мама нежно положила руку мне на плечо.

– Нет, – я уткнулась лбом в запястье. – Если это его последняя воля…

Я умолкла на полуслове, чтобы не всхлипнуть.

Мне не хотелось вступать в контакт с сознанием Мэтта. Мне не хотелось даже находиться с ним в одной комнате. Когда-то мы были друзьями, причем очень близкими, но времена изменились. А теперь он даже не оставлял мне выбора. Ну что я сделаю, откажусь исполнить его последнюю волю?