Чернота около подъезда зашевелилась и запульсировала, закрутилась и вновь расслабилась, словно выворачиваясь наизнанку, затем плеснула – точь-в-точь как густая краска – и замерла. Над остановкой повисла сосущая тишина – даже капли дождя падали беззвучно и невесомо.
И Кира поняла: существо заметило ее.
Она попятилась, бросив умоляющий взгляд в конец улицы, надеясь, что это все дурной сон – и сейчас, как в кино, появился спасительный автобус, который увезет ее из этого кошмара. Но там лишь тускло мигали горящие через один фонари да клубилось мокрое марево.
От подъезда протянулись длинные щупальца, а потом на пятачок света полувыполз, полувыскользнул черный блестящий ком.
Кира взвизгнула и бросилась прочь.
Она бежала в гаражи, решив, что в лабиринтах переходов и узких щелях будет в большей безопасности, нежели на открытом пространстве. А может быть, и не успев ничего решить на самом деле, и просто последовав интуиции и инстинктам.
Ноги скользили в грязи, сумка била по спине, Кира спотыкалась и оступалась – на ее счастье, у каждого третьего гаража тускло светили лампочки, отражаясь в лужах и хоть чуть-чуть да освещая дорогу. Она понимала, что так же – хоть и чуть-чуть – они освещают и ее, поэтому жалась в тень.
Сзади что-то хлюпало и чавкало – а может быть, это всего лишь эхо разносило ее собственное хлюпанье и чавканье. Кира не решалась оглянуться – боялась увидеть, что ее преследуют и
Наконец она остановилась между двумя гаражами – наклонившись, упершись руками в колени и тяжело дыша. Прислушалась. Мелкий дождь рассыпал дробь по крышам, но ни шагов, ни других посторонних звуков. Может быть, та картина ей просто привиделась? Может быть, она всего лишь задремала? Стоя, как боевая лошадь? И парни, и та тварь – просто приснились? А она, дура безалаберная, рванула, сломя голову, в гаражи. Теперь еще заблудиться не хватало.
Мокрые волосы слиплись, в носу хлюпало, во рту, наоборот, пересохло, сердце колотилось где-то в горле, гулко отдавая в уши и виски, легкие горели – Кира никогда не умела хорошо бегать.
Она сделала осторожный шаг, потом еще – и выглянула за угол.
Гаражи тянулись унылой чередой – кирпичные, бетонные, обшитые металлом, небрежно покрашенные. На замках каких-то из них висели пластиковые бутылки, на дверях других кисли и растекались под дождем серые листки объявлений, ржавчина на третьих свидетельствовала, что хозяева давно уже их забросили. Тем более были удивительны лампочки – мутные, разнокалиберные, кое-где висящие на проводе, кое-где вмонтированные в дешевые плафоны на стене, но все исправно горящие – кто-то следит за порядком? Ах, ну да, здесь должен быть сторож…
За спиной раздалось тяжелое дыхание. Кира замерла, вцепившись в мокрый и липкий камень. Что-то скользнуло у ног – и перед ней появилась давешняя дворняга. На этот раз она смотрела на Киру с явной неприязнью, приподнимая в оскале верхнюю губу. В горле у пса клокотало рычание.
– Тихо, тихо, – взмолилась Кира, присев на корточки и протягивая дрожащую руку к собаке. – Тихо… Хороший песик, хороший, тихо…
Хриплое сопение над ухом заставило ее вздрогнуть. Еще один пес – огромный, лохматый, в котором проглядывало что-то алабаевское, возвышался над ней, сипло дыша. Вся левая сторона его морды была словно грубо стесана – ухо болталось зарубцевавшимися лохмотьями, глаз вытек, а рваная бахрома губ обнажала пустоту выбитых зубов. Алабай наклонился к Кире – на нее пахнуло тухлым мясом и стоячей водой – а потом, подняв голову, утробно завыл.
Первая собака присоединилась к нему – лая и повизгивая.
– Тихо… – растерянно повторила Кира, оглядываясь. Она зашла на их территорию? Они охраняют щенков? Еду?
Собаки продолжали лаять и выть – нетерпеливо подпрыгивая и переминаясь с ноги на ногу. Они не шли на Киру, не пытались укусить – наоборот, отворачивались от нее, косясь куда-то влево, поднимая морды как можно выше.
И Кира поняла. Собаки лаяли не на нее. А
– Тварь! – взвизгнула Кира, вскочив на ноги и пнув воздух в сторону собак.
Вой прервался – и алабай отскочил.
– Тварь! – прошипела Кира, сжав кулаки и надвигаясь на собаку, от отчаяния ничего не соображая. – Пшли вон!
Полуовчарка оскалилась и зарычала, алабай пошел на Киру, прижимая уши и вздернув верхнюю губу.
– Тварь… – уже растерянно повторила Кира, с которой мигом слетела вся злость.
Она едва успела прикрыться сумкой – и собаки вцепились в плотную ткань, рыча и хрипло подвывая. Громко – казалось даже, что оглушительно – треснул шов, и в чавкающую под лапами грязь посыпался всякий хлам: ручки, карандаши, визитки, чеки, мелочь… Степлер, подпрыгнув, щелкнул алабая по носу. Пес взвизгнул и отскочил в сторону, недоуменно тряся головой. Взгляд у него был мутным, белок единственного глаза налился кровью, из пасти текли то ли слюни, то ли пена.