13 монстров

Мысли копошились в голове Андрея, беспокойные, как паразиты, которых жрет кислота чужого сознания. Платой за эти неудобства паразиты обретали новые качества и знания. Эта остановка и то, что за ней последовало, показались Андрею вполне ожидаемыми событиями, ничем не отличающимися от, например, еды или дефекации. Обычное дело: монстр присел и, раздвинув ноги, отрыгнул из собственного чрева похищенного в метро, облепленного теплой вязкой слизью ребенка. Это был мальчик лет шести. Он очнулся, открыл глаза и стал водить руками в безнадежных попытках растолкать темноту, яркий детский крик разлетелся по извилистым кишкам подземелья, Андрей ощутил эти напряженные волны – сдавленный, отчаянный вопль. Странные ощущения, он запутался в своих чувствах, в широких границах между спокойным одобрением и решительным протестом. Разобраться с этим ему еще предстояло, но то, что он увидел, совершенно точно происходило когда-то с его Анечкой. Андрей вздрогнул от ужаса. Мальчик заскользил в яму, дно которой устилала липкая плесень. Под землей, где нет света, все становится одинаково бесцветным, только форма и плотность имеют смысл, только эти параметры существуют в пространстве и имеют право занимать его часть. Мальчик извивался на дне, возбуждая вокруг себя воздух, заставляя его колебаться звуковыми волнами, словно воду от брошенного в нее камня. Андрей представил себе спущенную на крючке наживку, за которой очень скоро приплывет какая-нибудь рыба. Он подполз к охотнику ближе, опутал его жгутиками и спросил:

– Что ты сделал?

Тот недовольно завибрировал.

– Что ты сделал? – повторил Андрей. – Зачем ты его сюда принес? Что теперь с ним будет? Что дальше? Что потом? – Он передавал вопросы своим телом, сразу все, в его сознании они были слеплены в единый комок, похожий на смятую бумагу, и все отправлены внутрь чудовища одновременно, как ложка с кашей в рот Анечки. Монстр затрясся и с силой отбросил чужие назойливые щупальца, часть из них порвалась. Его фальшивое лицо расползлось и потрескалось. Он ответил не сразу, затрясся от презрения и непонимания – как может кто-то задавать подобные вопросы. Ответы на них такие древние, что давно утратили всякий смысл.

– Так надо, – услышал Андрей, – так было всегда, я охотник.

Затем он взмахнул одним из своих затвердевших отростков и отсек от Андрея кусочек его мягкого тела, Андрей не раздумывая подхватил этот кусочек и тут же его съел, так быстро, что даже не успел сообразить, что именно он делает, так сработали его новые рефлексы. Тело восстановило прежний объем, сожрав свою часть, кусок себя.

Охотник втянул «старушку» и пополз прочь, волоча ее одежду по земле. Эфир затрясся и, словно воздух от приближающегося поезда, потек к другому, новому чудовищу, устремившемуся к яме с противоположной стороны подземного пузыря. Если бы у Андрея остался хоть сантиметр человеческой кожи, он наверняка покрылся бы мурашками. Однако Андрей не убежал вслед за охотником, несмотря на беспокойство. Что-то страшное приближалось, эфир наполнился удушливой тяжестью и грозил раздавить Андрея, если он задержится здесь хотя бы на минуту. Однако новые инстинкты еще не обладали всей властью над телом и разумом, он выдержал их электрический натиск и остался.

Пытаясь разглядеть это новое существо, при попытке сфокусировать на нем свое внимание, Андрей едва не ослеп, по телу расползалось болезненное смятение – чудовище пришло за мальчиком, и он – Андрей – не должен этого видеть, не должен находиться рядом, это нельзя, запрещено всем охотникам. Что-то большое и уродливое вывалилось из стены, втянуло в себя ребенка и поспешило прочь. Андрей устремился следом, цепляясь за камни, спустился в яму и присосался к чудовищу. От прикосновения к этому монстру его ударило током, оглушило, но не убавило решимости, он удержался.

Андрею на ум пришло простое решение. Он вспомнил совет уборщицы и выпустил в чудовище весь свой арсенал: тысячи жгутиков, отростков, усиков, щупалец и стрекал. Нащупал, а может, и сам пробил в чужом панцире щель – среди гвалта боли и смрада ужаса трудно было разобрать, сам, или нет – он погрузил в чудовище свои твердеющие руки, все пять, он сделал их похожими на человеческие и принялся раздвигать, раздвигать в стороны чужие панцирные пластины. Когда щель достигла нужного размера, сам нырнул под панцирь и, оказавшись внутри, начал запихивать в себя его внутренности. Вкусно, отвратительно, дурно пахнет или аппетитно – не важно, вокруг было просто вещество, без вкуса, цвета и запаха, и оно вполне годилось для приема внутрь – монстрятина для его третьего перевоплощения.

Вообще, это было весьма странное занятие, и название у него должно было быть другим, ведь Андрей не жрал внутренности чудовища, в привычном смысле этого слова, а присваивал себе его тело. Словно гниль, подменяющая собой вещество, на котором она образуется, или как химическая реакция по превращению белой жидкости в синюю. Присваивая себе чужое тело, он становился тем, что жрал. Буквально.