Как было сказано Гиппократом: ты есть то, что ты ешь, но это правда лишь отчасти. Съев, например, курицу, не станешь курицей, съев картошку, не станешь корнеплодом, а питаясь говядиной, свининой или бараниной, не станешь говядой [13]
. Но в детстве Андрей верил в подобное превращение. Его бабушка утверждала, что, если он хочет быстро бегать, ему надо съесть сто куриных ножек. Он отодвигал ножки в сторону и брался на крылышки – в семь лет ему хотелось не бегать, а летать. Со временем бабушкин обман был развеян. Понимание реальности пришло с возрастом, с годами жизненного опыта, в котором детской мечте не нашлось места. На основании тысяч примеров, мечта была признана невозможной. Каждый человек однажды мирится с этим, но стоит у него появиться ребенку, и детская мечта снова расправляет свои ослепительные крылья.Андрей привязал веревку к бетонной плите и спустился к торчащим из недостроенной опоры моста прутьям, их покрывали розовая ржавчина и белесый иней. На этих прутьях, как на вилке, застыли тела тех странных существ, с которыми он дрался в ночь, когда кислота обожгла ему руку. Мороз добил их, а снегопад превратил в неприметный сугроб.
За спиной у Андрея висел рюкзак, в нем лежали горелка, нож, вода и спирт. Он наклонился к замерзшему телу, выискивая фонариком подходящее место, достал нож, подковырнул острием пуховик и вздрогнул от неожиданности. Кроме разве что своей формы, это существо действительно не имело ничего общего с человеком. Однако формы ему оказалось достаточно, чтобы успешно маскироваться среди прохожих. До чего же мало они замечают.
Андрей содрал с трупа одежду и добрался до тела, нож звякнул по замерзшей в камень плоти, как язык по колоколу. Он поджег горелку и направил лезвие пламени на оголенный участок тела. Всего через четверть часа оно нагрелось, и Андрей смог отковырять от него кусочек – на ноже висела то ли кожа, то ли жир, что угодно, только не мясо. Оно воняло протухшим кефиром. У Андрея закружилась голова, он обрызгал гадость спиртом, положил в рот, и его тут же вырвало.
Вытерев губы, он задумался, как быть. Эти размышления прервал хруст шагов наверху, за краем котлована. Он потушил фонарик, выключил горелку и спрятал нож под куртку. Шаги приблизились и стихли. Снова стало слышно далекую улицу и собственный глухой пульс вперемежку с неровным дыханием. Сверху донеслось едва различимое чавканье. Примерно через пять минут оно прекратилось, и над котлованом прогудел чей-то утробный рык, похожий на отрыжку. Снег снова захрустел, с каждой секундой все тише и дальше от котлована. Андрей включил фонарь, вырезал из трупа небольшой кусок, смочил спиртом и решительно отправил эту мерзость в рот. Подавляя рвотные спазмы, прожевал, проглотил, запил водой. И так несколько раз, пока в животе не потеплело, а во рту не возникло необычное послевкусие. Андрей обтерся рукавом и к собственному удивлению заметил, что, несмотря на резкий вкус и неприятный запах, ему понравилось…
Подобное продолжалось несколько ночей подряд – Андрей приходил к котловану вечером, зажигал горелку и жрал труп. Думать о том, что же все-таки он ест, не хотелось, но в голову так и лезли сравнения: как бы это могли назвать в меню какого-нибудь ресторана – бомжатина, червятина или монстрятина? Очень скоро от трупа осталась одна только китайская пуховая куртка. То, что в съеденном существе не оказалось ни единой кости, не показалось Андрею странным. Он был готов к чему-то подобному, был готов ко всяким странностям, и они не заставили себя долго ждать – через шесть дней у него разом выпали все зубы. Самые большие застряли в сливном отверстии раковины. Еще через день он смог безболезненно высвободить правую руку из-под повязки, причем так, что все кости остались под бинтом. Теперь его кисть походила на бесформенное щупальце.
Еще через неделю, собрав в углу большой комнаты свои ставшие ненужными кости, он отправился в метро. Тогда же он почти научился имитировать человеческий облик.