Одной из тем, обсуждавшихся в застольях Михаила Фёдоровича, был «Проект вечного мира» аббата Сен-Пьера. Говорили о необходимости сокращения вооружённых сил, о пресечении всяких поползновений на власть победоносных генералов. Конечно, наиболее убедительным примером необходимости последнего была фигура недавно скончавшегося императора Франции. Все сходились на мнении, что «через 100 лет не будет уже постоянной армии» и что «идея вечного мира в настоящее время весьма абсурдна». Все полагались на будущее, на то что люди станут разумнее. Пушкин эту мысль выразил так:
— Не может быть, чтобы людям со временем не стала ясна жестокость войны, так же как им стали ясны рабство, королевская власть и тому подобное. Они убедятся, что наше предназначение — есть, пить и быть свободными.
Дискутировали увлечённо и со знанием обсуждаемой темы, с пониманием её актуальности для человечества ещё на долгие-долгие годы. Е. Н. Орлова писала брату: «Мы очень часто видели Пушкина, который приходит спорить с мужем о всевозможных предметах. Его теперешний конёк — вечный мир аббата Сен-Пьера. Он убеждён, что правительства, совершенствуясь, постепенно водворят вечный и всеобщий мир. Я хотела бы видеть, как бы ты сцепился с этим спорщиком».
Не пришлось. 8 января 1822 года Орловы навсегда покинули Кишинёв.
В кампании 1807 года Иван Васильевич был ранен штыком в лицо, что, конечно, его не украсило. Современник так описывал внешность Сабанеева: «Росту не более двух аршин и трёх вершков[42]
, нос красный, губы отдутые, глаза весьма близорукие, рыже-русые волосы, осиплый и прерывистый голос… Он говорил как будто бы бранился. Человек желчный, спазматический и невоздержанный» (68, 373).В войне со шведами Иван Васильевич находился в составе отряда, перешедшего по льду Ботнический залив, участвовал в ряде схваток с противником и опять был ранен. Войну закончил генерал-майором. В 1810–1811 годах ещё раз повоевал с турками. При Разграде он пленил пашу, при Батине командовал левым флангом русской армии. Его действия при Рущуке и Слободзее были отмечены особыми похвалами Кутузова. Сабанеев получил чин генерал-лейтенанта и назначение вторым уполномоченным от России на мирных переговорах в Бухаресте.
Во время Отечественной войны Иван Васильевич был начальником штаба 3-й Западной армии, в заграничных походах оставался в этой же должности при Барклае-де-Толли. Участвовал во многих сражениях, отличился при Кульме и был награждён орденом Святого Александра Невского с алмазами. В 1815–1818 годах оставался во Франции в русском Оккупационном корпусе.
По возвращении в Россию Сабанеева назначили командующим 6-м пехотным корпусом 2-й армии, расквартированной на юге России. Знакомство с корпусом Иван Васильевич начал с 17-й дивизии. Положение в ней оказалось угнетающим. Сабанеев писал начальнику штаба 2-й армии генералу П. Д. Киселёву: «Какого ожидать успеха там, где сам дивизионный командир бьёт солдат по зубам? Нельзя без сердечного сокрушения видеть ужасное уныние измученных учением и переделкой амуниции солдат. Все усилия честных начальников недостаточны: нужна законная система для управления войсками. Пора, давно пора!.. Всё сводится к наружности, учебному шагу, выправке и прочее» (94, 78–79).
Иван Васильевич со страхом думал о возможности высочайшего смотра: «Если не будет войны, так будет смотр. Лично для меня последнее хуже первого». Царь и временщик А. А. Аракчеев страдали фронтоманией, и Сабанеев не жаловал обоих:
— Раб и льстец осмеливается говорить государю, что не поверил бы, что в победоносной армии Его Величества есть такой слабый по фронтовой службе батальон, как будто фронтовая механика есть необходимость для победы. Кто служил, тот знает, что для победы нужно. А как государь видит одну только наружность, то все прочие ни о чём другом не думают. Тиранство стало необходимым: учебный шаг, хорошая стойка, быстрый взор, ружейная скобка против рта, параллельность шеренг, неподвижность. У нас солдат для аммуниции, а не аммуниция для солдат.
По поводу этих сетований Киселёв просил А. А. Закревского, дежурного генерала Главного штаба и приятеля Сабанеева, чтобы он урезонил последнего, ибо он «говорит и пишет, что ученье для него статья последняя и в военном деле не нужная и что он служит не для парадов и смотров. Всё сие он может думать, но толковать офицерам не следует».