1888

Каждую нашу встречу дочь Бенедикта выглядела все хуже и хуже. Она не подпускала к себе никого из родственников, постоянно сидела в своей комнате, играла на фортепиано и носила на шее кулон с фотографией умершего мужа.

Эбигейл и Роберт были единым целым, как те пары, что описываются во французских любовных романах. Я никогда не видел такой любви, всегда ей поражался и по-доброму завидовал, а когда Роберт внезапно умер от тифа, то мисс Мур стала одной из тех, кого мне было искренне жаль и кому я всячески сочувствовал.

Как-то раз мне довелось по делам заскочить в морг, чтобы удостовериться в смерти подставленного мной человека, там же под одной из простыней лежал Роберт, а над ним нависала неутешная дочь Бенедикта.

Она долго стояла над трупом и что-то бормотала про цветы, стоимость захоронения, поминки и прочие вещи, связанные с погребением, не проронила ни одной слезы и спокойно смотрела в застывшее лицо своего любимого мужа.

Все переменилось, когда мы вышли на улицу. Я решил поддержать девушку теплым словом, но никак не ожидал, что, как только мы переступим порог больницы, она бросится в кусты и начнет там истерически биться в конвульсиях. С тех самых пор ее одолевают неврозы, а рассудок постепенно становится все мутнее.

– Я узнала, что папа хочет потратить отложенные деньги на спонсирование оперного спектакля миссис Гамильтон.

– Да, это так, – с тяжестью ответил я, мысленно ругая пустослова Бенедикта, и прошептал себе под нос: – Больной в семье один, а в дурдоме живут все…

– Пожалуйста, не говорите ничего моей матери. Не в моих силах терпеть многочисленные лекарства, терапию, уколы и говорить с безликими докторами, закрывающими меня в палате с душевнобольными. Вы видите эффект от лечения? По-моему, все стало намного хуже. Родители уже не скрывают свою усталость от меня. Анна посоветовала почитать библию, отвлечься, а я ничего в руки взять не могу, кроме фотографии Роберта и красок. Мне так хочется новый мольберт!..

– У меня до сих пор сохранены ваши картины. Вы определенно имеете талант.

– Только мама с папой его не видят.

Девушка замолкла, тревожно теребя бахрому пледа, накинутого на костлявые плечи, а после, вздохнув еще глубже и печальнее, сказала:

– Вы же были без ума от жены, мистер Брандт. Как вы смогли оправиться после развода?

– Была еще одна причина вставать по утрам, как бы это цинично ни звучало. Родители и брат нуждались в моей помощи, мне приходилось искать работу и клиентов. Со временем все эти мысли вытеснили горечь расставания с Шарлоттой, жить стало немного легче. Вы, между прочим, почему не спите?

– Шушуканье отца с моей сестрой не давало уснуть, а когда я вышла потребовать от них закончить беседу, то Анна уже направлялась в свою комнату. Она узнала, что я иду на кухню пить чай, и попросила меня выбросить конверт.

– Что за конверт?

– Я не рассматривала его, – коротко ответила Эбигейл, вставая с кровати. – Если он вас беспокоит, то можете найти его в мусорном ведре на кухне.

– О чем шушукался Бенедикт с Анной?

– Не знаю. Может быть, о вас?

– Обо мне!?

– Миссис Гамильтон начала мучить нашу семью вопросами о вас за несколько дней до того, как вы приехали навестить моего отца, – грустно улыбнулась Эбигейл. – Спрашивает: женаты ли вы или есть ли у вас предмет воздыхания?

– Что же, имея такие вопросы, остается ей только посочувствовать. Не хотите напиться со мной горячего чая?

– Давайте я лучше заштопаю ваши вещи. Все равно заснуть не получится.

– Они полностью в вашем распоряжении, как и ваш покорный слуга, если понадоблюсь.

– Спасибо вам, Итан, – прошептала девушка и наконец посмотрела мне в глаза. – Жаль, что вы не позволяете другим утешать вас и совсем не даете себе покоя.

Убедившись, что Эбигейл ушла, и взяв с тумбочки керосиновую лампу, я быстрым шагом направился в сторону кухни.

На протяжении всего пути у меня было ощущение, будто кто-то следил за мной, хотя я так никого и не подловил, резко поворачиваясь и всматриваясь вглубь мрачного коридора, увешанного жуткими портретами давно умерших, но значимых для истории людей.

На маленькой, плохо убранной кухне было темно и жутко, а за дверью раздавался скрип старых половиц, означающий, что еще кто-то из членов семьи Бенедикта или его прислуги не спал.

Сжав зубы и поморщившись, я тихонько простонал от тяжести в плече, когда опустил руку в мусорное ведро и достал оттуда помятый, мокрый от заварки и пропитанный отходами конверт. Внутри него было пусто, в графе «отправитель» значилось имя мужа Анны, а местом отправки был Портсмут с сильно расплывшимся адресом.

– Вы голодны, мистер Брандт? – прервал тишину ровный, металлический голос миссис Мур, заставивший мою душу дрожать. – Могли бы сообщить об этом, а не рыться в помойке, как кривозубый виллан.

В испуге, кольнувшем сердце, я отпрыгнул от мусорного ведра и, глядя вытаращенными глазами на женщину с увесистой папкой под мышкой, промямлил:

– Я… п-потерял назначение врача и подумал, вдруг прислуга выбросила случайно. Заодно решил выпить чаю.

– Человек, решивший выпить чаю, не будет через каждые два шага мнительно оборачиваться.