1917, или Дни отчаяния

– Смешно слушать! – качает головой Малянтович. – В городе проблемы с продовольствием. В городе через несколько недель может начаться голод, а мы с вами сидим и рассуждаем, как выманить из логова эту банду немецких наймитов. Прав Терещенко! Я предлагаю проверить свои силы, принять все необходимые меры предосторожности, вызвать восстание и подавить его с максимальной жестокостью.

– Не смешно слушать, а скучно, – говорит Верховский. – Товарищи, сил на активное выступление у нас нет. Тут и обсуждать нечего. Мы можем выжидать, не более. Ждать выступления другой стороны. Нейтрализовать большевиков мы не можем. Мы и арестовать их лидеров не можем. Мы ничего не можем, только наблюдать, как Совет становится большевистским гнездом. Я прошу об отставке, товарищи. Я не могу предоставить Временному правительству реальные силы для подавления беспорядков.

– Давайте мы обсудим это по приезду Александра Федоровича, – предлагает Коновалов. – Возможно, к завтрашнему дню ситуация прояснится.

– Я не верю в выступление большевиков, – говорит Прокопович. – Маразм в нас, товарищи. Мы не можем создать власть в своей стране. Мы оказались неспособны это сделать вовремя. Пока нет власти – нет и силы. Пока нет силы – ничего сделать нельзя. Врага нельзя победить уговорами…

В зал входит Керенский. Он в своем обычном одеянии – военном френче. После поездки он изменился к лучшему, воспрянул духом, что ли? В глазах снова блеск, хотя под глазницами синяки от недосыпа.

– Товарищи! Здравствуйте!

Он садится рядом с Коноваловым.

– Продолжайте, пожалуйста! О своей поездке на фронт, товарищи, я доложу отдельно…

17 октября 1917 года. Поздний вечер. Смольный

Возле здания суета: машины, люди. Выставлена весьма серьезная охрана – несколько пулеметных гнезд, укрепленных мешками с песком, солдаты, десятка три матросов-балтийцев, бронемашина.

То и дело из Смольного и в Смольный входят группы вооруженных людей, небольшие отряды грузятся в грузовики и отъезжают. В воздухе висит ожидание события, этакая веселая злоба.

Внутри Смольного тоже все кипит. Накурено, очень грязно – тысячи ног занесли внутрь дворца питерскую слякоть.

«Телефонограмма подполковника Пораделова командиру запасного броневого дивизиона, 12 часов 40 минут, 17 октября:

“Главнокомандующий приказал экстренно выслать броневые машины от вверенного Вам дивизиона: одну в Экспедицию заготовления государственных бумаг (Фонтанка, 144) в распоряжение начальника караула при Экспедиции; одну в Государственный банк с подчинением этой машины и другой, уже находящейся там, начальнику охраны банка; одну на почтамт (Почтамтская, 7) с подчинением коменданту почт и телеграфов; одну на Центральную железнодорожную телеграфную станцию (Фонтанка, 117) с подчинением начальнику караула; одну на Николаевский вокзал в распоряжение коменданта вокзала. Всем машинам иметь по 12 пулеметных лент; броневую машину, находящуюся на Центральной телефонной станции, подчинить начальнику караула при станции. Об исполнении донести.

Пораделов.»

17 октября 1917 года. Поздний вечер. Зал Смольного

В зале заседаний стоит столбом махорочный дым. Людей много, ведет собрание Свердлов.

В зале один за одним поднимаются представители районов и докладывают о готовности к восстанию.

– Выборгский район выступить готов, – окает широкоплечий рабочий в картузе и с трехлинейкой.

– Петроградский район готов, – говорит сравнительно молодой парень с рябым круглым лицом.

– Путиловцы готовы, товарищ Свердлов!

– Товарищ Подвойский! – зовет Свердлов следующего оратора. – Николай Ильич! Доложите обстановку в армии и флоте!

– Товарищи! – говорит Подвойский, выйдя к трибуне. – Я могу с гордостью сказать, что Красная гвардия, прогрессивная часть флота и большинство армейских подразделений, расквартированных в Петрограде, приняли нашу сторону и готовы поддержать выступление большевиков!

Ему начинают аплодировать. Подвойский счастливо улыбается.

17 октября 1917 года. Поздний вечер. После собрания. Смольный

Свердлов зовет Подвойского.

– Николай Ильич! Подойдите.

Тот подходит.