1941 – Туман войны

Но Иванов все равно не простит, да и кто бы такое простил, если бы с его девушкой какие-нибудь скоты вот так же обошлись? Он и так, можно сказать, пошел навстречу совсем недавно, не стал раздувать историю с пленными, когда мой чересчур усердный «помощничек» – дебил конченый – начал в тылу противника корчить из себя крутого опера-особиста и унижать Марину вместе со старшиной Авдеевым, но, как говорится, осадочек-то остался… А тут… Тут не его бойца или отрядную медсестру, тут, можно сказать, его боевую подругу, а может, уже и не только подругу, под пресс особых методов дознания запустили, да еще кто – опять мой подчиненный, более того, мой прямой заместитель, полномочный представитель органов, от которых Иванов и так не в восторге…

Нет, ну что за дебилы!.. Один, непонятно кем себя вообразив, в боевой обстановке дурью мается, совсем при этом о последствиях своей тупой башкой не думая, другой здесь, в тылу сидючи, великого инквизитора из себя корчит… Торквемада, бл…, недоделанный! А того не понимают, дурачье, что по их идиотским поступкам люди потом про всех сотрудников органов поголовно судить будут. И ведь что интересно: пока все тихо и спокойно было, так и они нормальными сотрудниками казались, старательными даже, а как война началась, так у них внутри все дерьмо разом забурлило и наружу поперло широким потоком!.. Слава богу, хоть тот, что с Ивановым в Суховоле остался, нормальным оказался, да и сам Иванов его в хорошую сторону отмечал.

А этих… На фронт! Всех на фронт, и не по специальности, чтобы в палатках отсиживаться да снова допросы вести, а на передовую, с понижением в звании, рядовыми, б…ские поганки!..»

Пожалуй, только сильным стрессом можно было объяснить тот дурацкий в сложившейся ситуации вопрос, который Трофимов задал, осторожно погладив Татьяну по голове.

– Как ты, девонька?

Та в ответ крепче стиснула на груди разорванную до пояса рубаху, подняла на бригадного комиссара полные слез глаза и тихо спросила: «За что?..», а потом зарыдала в голос.

«За что?.. – повторил мысленно Трофимов, продолжая успокаивающе поглаживать Татьяну по голове. – Девонька, молодая, наивная и чистая душой девушка, еще не запачканная грязью человеческой подлости и низости, просто не повезло тебе нарваться на гнид в человеческом облике… И кстати о гнидах! У нас здесь как раз одна имеется, в образе батальонного комиссара и моего заместителя, который жмется теперь в углу с преданно-подобострастной рожей. Вот у него сейчас и поспрашиваем».

И Трофимов, абсолютно не испытывая никаких угрызений совести от того, что он сейчас будет вполне осознанно оскорблять и унижать, развернулся лицом к тому, кого он совсем недавно считал своим соратником.

– Ну вот скажи мне, уе… ушлепок ты тупорылый, зачем ты ей рубаху на груди изорвал? – Трофимов говорил обманчиво спокойно, только полыхающие яростью глаза и катающиеся желваки на скулах выдавали его истинное состояние. – Что ты там, у нее, под нательной рубахой, искать собирался? Или ты думал, она там, между грудями, еще одного шпиона прячет? Или просто, пользуясь своим служебным положением, на запретное и недоступное полюбоваться хотел, натуру свою гнилую потешить, с-с-учий ты потрох, скотина мерзкая?!

– Так это… чтобы, значит, сразу из душевного равновесия вывести, показать врагу его полную беспомощность и беззащитность перед карающими органами и тем самым еще перед допросом волю к сопротивлению сломить… Нам на спецкурсах методики особого допроса доводили… – залепетал побледневший заместитель, еще никогда не видевший своего начальника в состоянии такой холодной ярости.

– На спецкурсах, говоришь, – еще сильнее закипая внутри, но по-прежнему спокойно внешне, переспросил Трофимов. – А скажи-ка мне, образованный ты наш, на тех спецкурсах тебе не доводили, что такое олигофрения? Нет? А жаль, очень жаль, потому что олигофрен, причем законченный олигофрен, без всяких надежд на исцеление, – это ты и есть…

И вдруг резко, без перехода, на контрасте, заорал на своего заместителя в полный голос:

– Гребаный ты тупой ублюдок! Тебе, долбо… дятел ты неразумный, на спецкурсах эти методики доводили, чтобы ты с их помощью вражеских шпионов, диверсантов и прочих врагов нашей Родины разоблачал, а ты их для чего применять вздумал, идиот?! Для того, чтобы над невиновной и беззащитной девчонкой поиздеваться?! Шпионку он, бл… нашел… Ты что же, не видел, что я с ней уже разведбеседу проводил, да не одну, и все проверки по линии особого отдела она прошла?! Или тебе славы великого разоблачителя шпионов не хватает? Или острых ощущений захотелось?! Так я тебе эти самые острые ощущения быстро организую: на фронт, на передовую, командиром взвода в обычную пехотную роту пойдешь. Может, там из твоей башки дурь-то немного выветрится… если, конечно, раньше не убьют!

Потом Трофимов вдруг сменил тон и тихо, проникновенно, заговорил: