1947. Год, в который все началось

На следующий день, 16 октября, погода стояла пасмурная. По какой-то причине Лилли, папа и Амалия собрались проведать христианку, подругу Лилли. Им надо было пешком пройти несколько километров через Будапешт, хотя евреям ходить по улицам запрещалось, Лилли отпорола желтые звезды. Но вскоре их приметили, молодой парень погнался за ними на велосипеде. Он работал продавцом в булочной, где они покупали хлеб, узнал их, громко окликнул и поехал следом. Другие венгры на улице тоже всполошились. Опасность, тяжелая, как гроза.

На площади Баттьянитер располагался крытый рынок, перестроенный под казарму для обычных серых немецких солдат — не для страшных черных эсэсовцев, — и продавец на велосипеде и трое преследуемых привлекли внимание одного из офицеров. Он вмешался — с заряженной винтовкой в руках — и сказал, что Лилли, мальчика и Амалию надо расстрелять, ведь они разгуливают по городу без звезд.

Чтó и как ответила офицеру Лилли, восьмилетний мальчик, мой будущий папа, не понял, а потому и рассказать не мог. Он и по-немецки тогда не понимал. Помнит только страх, не слова. Помнит, как немецкий офицер уступил и позволил им вернуться назад, как он крикнул немецким солдатам-часовым: «Diese Juden passieren lassen»

[43].

Лилли, мальчик и Амалия отправились обратно, от поста к посту, той же дорогой, какой пришли. Часовые передавали команду офицера от поста к посту. О-о, как смотрели на них венгры на улице. Молодой парень из булочной остановился. Никто теперь не смел их тронуть, эти слова летели над их головами, точно птицы-стражи следовали за ними всю дорогу до еврейского дома. Diese Juden passieren lassen.

Каждый день Лилли ходила в казарму нилашистов, исполняла там свою подневольную работу. Наверняка она говорила с иными юдофобами о справедливости и несправедливости. Называла такие разговоры «идеологическими дискуссиями» и верила, что может повлиять на этих людей. Через несколько дней она во второй раз спасла жизнь моему папе.

Лилли была в казарме, когда узнала: что-то случилось. Кто ей рассказал? А узнала она вот что: всех обитателей еврейского дома забрали и увели на сборную площадку возле полицейского участка на Бимбо-утца. Она бросила работу. Поспешила к полицейскому участку. И взяла с собой офицера «Скрещенных стрел».

Почему он пошел с ней, а не наоборот?

Моя бабушка Лилли — какая нежность охватывает меня. Нежность вопросов, оставшихся без ответа.

Во дворе полицейского участка шеренгами стояли люди. Дети. Старики. Ждали марша смерти. Ждали часами, построенные во дворе участка. Лилли с венгерским офицером успели вовремя. Вбежали во двор, нашли восьмилетнего мальчика и его бабушку Амалию. Успели вытащить их из строя.

Это был второй раз.

Время без жалости, для него нет слов. Оставшихся будапештских евреев собрали на изолированной территории вокруг большой синагоги. Так легче их отлавливать, легче держать под контролем. Офицер-нилашист отвел там жилье мальчику, Лилли и Амалии. Лилли пришлось сразу же вернуться на работу в казарму, и она взяла мальчика с собой. Бабушка Амалия пошла в гетто, в указанное жилье. Позднее этим же вечером, когда Лилли, закончив работу, пришла с мальчиком в тот дом, там никого не было. Рота нилашистов забрала всех стариков и детей.

Амалия Вейцнер. Папа помнит ее как очень добрую и любящую бабушку. Ей было семьдесят три года.

Раньше в этой квартире жил кто-то другой. Депортация происходила и до депортации, людей просто похищали. Теперь здесь поселились Лилли и мальчик. В кладовке они нашли банки с домашним вареньем.

Когда Красная армия подошла к Будапешту, гетто заперли. Восьмилетний мальчик, мой будущий папа, тяжело больной дизентерией, лежал на одеяле, поверх мешка с песком.

Они с Лилли и еще несколько человек укрылись в подвале.

Как долго они там жили? Ответа нет. Отступающие немецкие солдаты забрали все часы.

Январь выдался холодный. Запах дыма при каждом вздохе, когда они прямо на полу разводили костер. Где-то тишина, где-то звуки войны. Где-то наверху по улицам громыхали танки.

От соседнего подвала их отделяла стена. Не знаю, какого она была цвета или состояла из голых кирпичей. Мальчик на мешке с песком не помнит подвальной стены, но все же помнит, что она наверняка была, поскольку внезапно разлетелась на куски. А в пробитую брешь пролезли русские. В этом переданном мне фрагменте папиной памяти нет ничего пугающего. Он, мальчик, лежал тогда на мешке с песком, слабый от болезни. Воспоминанию семьдесят лет, но оно есть, оно датировано, решающий миг в веренице неясностей. Стена сохранилась в памяти, потому что разлетелась и внутрь пролезли русские солдаты. Лилли и мальчик получили свободу. 18 января 1945 года. Они вышли из подвала и покинули гетто.