1980 №1

Так разнообразно рождались и накапливались эти специфические подделки. В XIX веке, особенно во второй его половине, интерес к интерполяциям особенно вырос. Вырабатывались приемы их распознания, лежащие главным образом в русле историко-критического метода изучения источника. В частности, если в древнем тексте оказывались разделы, рассказывающие о событиях, которые данному автору никак не могли быть известны (например, если это случилось после его смерти), или имевшиеся там оценки противоречили его религиозно-философским и политическим взглядам, или стиль, фразеология и другие языковые черты данного раздела существенно отличались от языка остального произведения и т. п., то такие места обоснованно оценивались как интерполяции.

Однако своего рода «издержками производства» этого объективного, научного историко-критического метода стало его антинаучное ответвление — предвзятое, гипертрофированное недоверие к источнику. Здесь оценки строились не столько на основе конкретных сведений, сколько на довольно субъективных общих умозаключениях, не стесненных какой-либо единой и строгой методикой. И нередко вместе с гиперкритической «водой» выплескивали и «ребенка» — материалы вполне добротные отбрасывались как подделки.

* * *

Сейчас трудно установить, кто первый отнес все ранние свидетельства о первохристианстве к числу интерполяций. Однако во второй половине XIX века такая точка зрения уже получила распространение.

В сочинениях римских авторов Тацита, Плиния Младшего, Светония и еврейского писателя Иосифа Флавия мы находим первые по времени выразительные, хотя и скупые, сведения о первых христианах.

Несмотря на существенные различия в писательской манере, в приемах отбора и компоновки материала, в общеисторическом кругозоре этих авторов, можно указать и на некие объединяющие моменты. Все они жили в I — начале II века нашей эры и, таким образом, были современниками нарождавшегося христианства. Если взять за точку отсчета последние годы правления римского императора Тиберия, (он правил до 37 года нашей эры, и именно на эти годы евангельская традиция относит свои известные истории о Христе), то Иосиф Флавий родился всего несколько лет спустя, Тацит — лет на двадцать позже, Плиний Младший — лет на тридцать, Светоний — примерно через сорок лет после правления Тиберия. И в их трудах обрисована общественно-политическая и духовная панорама эпохи.

До известной степени эта эпоха может быть названа поворотной в том отношении, что в Римском рабовладельческом государстве происходил коренной поворот от республики к империи, к монархии. При этом вырождались и сходили с арены истории старые ценностные ориентиры, старые этико-нравственные и религиозные установки. Утверждались новые общественные отношения, изображавшиеся придворными панегиристами как возврат к золотому веку Сатурна, как воплощение всеобщего счастья и гармонии. Однако для современников в их повседневной реальной жизни все это оборачивалось отнюдь не идиллией.

Два лика эпохи предстают перед читателем в произведениях упомянутых авторов.

С одной стороны — кровавые распри, бесконтрольное самовластие императоров, произвол непомерно разросшейся государственной бюрократии, жестокость законов, массовый террор и рождаемый этим страх и опасение каждого за свою судьбу. Рабство. Стихийное перекраивание сословий, «перетекание» огромных общественных групп в разряд деклассированных люмпенов с их паразитарным девизом: «Хлеба и зрелищ». Низкопоклонство на всех общественных уровнях.

А с другой, парадной, стороны — огромное победоносное государство, сбившее воедино бесчисленные конгломераты народов, празднующее победные триумфы, устраивающее пышные игры и зрелища, строящее бесчисленное множество величественных храмов, дворцов, парков, триумфальных арок, огромные стадионы, многокилометровые акведуки, грандиозность которых не перестает поражать и сейчас, два тысячелетия спустя.

И вот на этом двуедином фоне в пятнадцатой книге своих «Анналов» римский историк Корнелий Тацит впервые вводит христиан. Что же он о них пишет?

В 64 году нашей эры при пятом римском императоре Нероне в столице случился грандиозный пожар, уничтоживший две трети города. Поползли слухи, что Рим подожгли по велению самого императора, давно замыслившего его перестроить. «И вот, — рассказывает Тацит, — Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами». Затем Тацит вводит лаконичную историческую справку. «Христа, — пишет он, — от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Лонтий Пилат. Подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме…» И далее следует рассказ о чудовищных жестокостях Нерона по отношению к схваченным.