1984

Глава 3

Война есть мир

Разделение мира на три сверхдержавы стало событием, которое предвидели и ожидали задолго до середины двадцатого века. Россия поглотила Европу, США – Британскую империю, что привело к созданию Евразии и Океании. Третья, Востазия, появилась позднее, после десяти лет беспорядочных боев. Границы между тремя сверхдержавами кое-где произвольны, кое-где меняются в зависимости от военных успехов той или иной стороны, но в общем определяются географическим положением. Евразия занимает север Европейской и Азиатской части континента, от Португалии до Берингова пролива. Океания включает в себя Северную и Южную Америку, острова Атлантики с Британскими островами, Австралию и юг Африки. Востазия, которая по размеру меньше двух других держав и с менее четкими границами на западе, состоит из Китая и стран к югу от него, Японских островов и большой, хотя и непостоянной территории Маньчжурии, Монголии и Тибета.

В той или иной комбинации три сверхдержавы находятся в состоянии перманентной войны, и так продолжается уже двадцать пять лет. Впрочем, война больше не является решительной борьбой по уничтожению друг друга, как было в начале двадцатого века. Боевые действия ведутся ограниченным числом участников, которые не способны друг друга уничтожить, не имеют материальных причин сражаться и не разделены непримиримыми идеологическими противоречиями, что вовсе не свидетельствует о том, что правила ведения войны или отношение общества к ней стало менее кровожадным или более благородным. Напротив, во всех трех странах не прекращается военная истерия, а такие зверства, как изнасилования, мародерство, массовое уничтожение детей и обращение в рабство, издевательства над военнопленными, которых даже варят в кипятке и хоронят живьем, считаются вполне приемлемыми и даже обоснованными, если их совершают свои, а не враг. Ощутимо война затрагивает очень немногих, в основном обученных специалистов, что приводит к сравнительно небольшому числу жертв. Сражения ведутся на отдаленных границах, о местонахождении которых обычные люди могут лишь догадываться, или на плавучих крепостях, которые охраняют стратегические точки на морских путях. В центрах государств война проявляется лишь в постоянной нехватке потребительских товаров и в падении баллистических ракет, губящих считаные десятки граждан. Фактически изменился сам характер войны. Точнее, изменения произошли в порядке значимости причин, по которым ведется война. Мотивы, так или иначе вызвавшие мировые войны первой половины двадцатого века, ныне превалируют, они давно общепризнаны и широко используются всеми участниками.

Для понимания природы нынешней войны (несмотря на перегруппировку сил, которая случается раз в несколько лет, ведется одна и та же война), в первую очередь следует осознать, что победа в ней невозможна. Ни одну из трех сверхдержав нельзя победить, даже если против нее объединятся две другие. Соперники равны по силам, специфика их географического положения служит им естественной защитой. Евразию оберегают обширные равнины, Океанию – Атлантический и Тихий океаны, Востазию – плодовитость и трудолюбие ее населения. Материальных причин для разногласий также нет. В контексте самодостаточных государственных экономик, в которых производство и потребление завязаны друг на друга, битва за рынки, основная причина войн прошлого, подошла к концу, а конкуренция за сырье потеряла актуальность, перестав быть вопросом жизни и смерти. В любом случае, территории трех сверхдержав настолько обширны, что у них есть практически любые необходимые ресурсы. И если уж говорить об экономической цели войны, то это битва за рабочую силу. Между сверхдержавами находится территория, представляющая собой неровный четырехугольник с вершинами в Танжере, Браззавиле, Дарвине и Гонконге, где проживает примерно пятая часть населения планеты. Собственно, за обладание этим густонаселенным регионом и за северную полярную шапку и борются наши три сверхдержавы. На самом деле всю спорную территорию не контролирует никто. Ее части постоянно переходят из рук в руки, и именно шанс захватить тот или иной участок благодаря внезапному вероломству обуславливает бесконечную смену союзников.

На всех спорных территориях имеются залежи полезных ископаемых, на некоторых добывают ценные продукты растениеводства вроде каучука, которые в холодном климате приходится синтезировать, что невыгодно с экономической точки зрения. Но самое главное – практически неисчерпаемый источник дешевой рабочей силы. Тот, кто контролирует экваториальную Африку, страны Ближнего Востока, Южную Индию или Индонезийский архипелаг, также получает десятки или сотни миллионов низкооплачиваемых и трудолюбивых работяг. Жители этих земель, низведенные практически до состояния рабов, постоянно переходят от захватчика к захватчику и расходуются как уголь или нефть в гонке вооружений, в захвате новых территорий, в контроле над большим количеством рабочей силы, в выпуске большего количества оружия, в захвате новых территорий, и так до бесконечности. Следует отметить, что военные действия редко выходят за пределы спорных территорий. Границы Евразии сдвигаются взад-вперед между бассейном Конго и северным берегом Средиземного моря; острова Индийского и Тихого океанов постоянно захватывает то Океания, то Востазия; линия раздела между Евразией и Востазией в Монголии не бывает стабильной никогда; вокруг Полюса все три сверхдержавы претендуют на огромные территории, которые почти не заселены и не исследованы, однако расстановка сил всегда остается более-менее неизменной, внутренние территории сверхдержав – неприкосновенными. Более того, для мировой экономики труд эксплуатируемых народов в зоне экватора не очень-то и необходим. На благосостоянии планеты их труд не сказывается: все, что они производят, используется в военных целях, а цель войны в том и состоит, чтобы как можно лучше подготовиться к новой войне. Своим трудом порабощенное население лишь способствует ускорению темпа непрекращающейся войны. Впрочем, если бы этих рабов не существовало вовсе, ни структура мирового общества, ни процесс, посредством которого оно себя поддерживает, радикально не изменились бы.

Основная цель современной войны (согласно принципам двоемыслия,

эта цель одновременно признается и не признается руководством в лице Центра Партии) – расходовать выпускаемую промышленностью продукцию без улучшения уровня жизни населения. В развитых странах проблема избытка товаров широкого потребления возникла уже в конце девятнадцатого века. В наши дни, когда мало кто ест досыта, эта проблема стоит не столь остро и могла бы не возникнуть вовсе даже в том случае, если не были бы искусственно запущены процессы разрушения материальных благ. Мир сегодняшний – весьма убогое, голодное, разоренное место по сравнению с миром, существовавшим до 1914 года, не говоря уже о будущем, которое грезилось людям того времени. В начале двадцатого века практически любой грамотный человек мечтал об обществе невероятно богатом, вольном, добропорядочном и плодотворном, которое обитает в сверкающем стерильном мире из стекла, стали и белоснежного бетона. Наука и техника развивались с поразительной быстротой, и всем казалось, что так будет продолжаться вечно. Однако вышло совсем иначе. Отчасти тому виной обнищание, вызванное длинной чередой войн и революций, отчасти причина в том, что научно-технический прогресс зависит от эмпирического образа мыслей, поэтому стал невозможен в обществе, жизнь которого строго регламентирована. В целом мир теперь гораздо примитивнее, чем пятьдесят лет назад. Некоторые – в свое время отсталые – сферы человеческой деятельности развились, появилась новая техника, так или иначе связанная с вооружением и полицейским надзором, однако эксперименты и изобретения по большей части прекратились, разрушительные последствия атомной войны пятидесятых годов так и не устранили. Тем не менее опасности, которые таит в себе машина, никуда не делись. С момента появления первых станков всем мыслящим людям стало ясно, что отпала необходимость в тяжелом физическом труде, значит, должно исчезнуть и неравенство. Если машины использовать в этих целях, то голод, перенапряжение, грязь, неграмотность и болезни удастся уничтожить буквально через пару поколений. Фактически в конце девятнадцатого и в начале двадцатого века пришедшая на смену ручному труду автоматизация значительно повысила уровень жизни среднего человека всего за каких-нибудь пятьдесят лет.

При этом стало ясно, что увеличение благосостояния грозит разрушением (более того, в каком-то смысле оно и есть разрушение) иерархического общества. В мире, где все работают неполный рабочий день, едят досыта, живут в доме с ванной и холодильником, имеют свой автомобиль или даже самолет, исчезает самая очевидная и, пожалуй, самая важная форма неравенства. Становясь всеобщим, богатство перестает порождать неравенство социальное. Несомненно, можно представить общество, в котором богатство в смысле личного имущества и предметов роскоши распределено равномерно, в то время как власть сосредоточена в руках маленькой привилегированной касты. Однако на практике такое общество оставалось бы стабильным недолго. Если бы отдых, досуг и безопасность были доступны в равной мере всем, то огромные массы людей, чье сознание обычно задурманено нищетой, стали бы грамотными, научились думать своей головой и рано или поздно осознали бы, что привилегированное меньшинство не выполняет никаких функций и от него следует избавиться. В общем, иерархическое общество возможно построить лишь на основе нищеты и невежества. Возвращение к аграрному прошлому, которое грезилось мечтателям начала двадцатого века, проблемы не решило бы, поскольку противоречило тенденции к механизации, охватившей почти весь мир; любой индустриально отсталой стране грозили бы военная немощь и подчинение, прямое или косвенное, более развитому противнику.

Как показал опыт конечной стадии капитализма в 1920–1940 годы, держать массы в нищете с помощью искусственного ограничения производства товаров широкого потребления – тоже не выход. Экономике многих стран позволили впасть в стагнацию, земли перестали возделывать, производство простаивало, огромная часть населения лишилась работы и жила лишь на государственные пособия. Это повлекло за собой военную немощь, и поскольку лишения, которые обрушились на народ, были явно ненужными, противостояние власти стало неизбежным. Проблема состояла в том, как заставить шестеренки промышленности крутиться без увеличения реального богатства мира. Товары должны производиться, но не доходить до потребителя. Единственный способ добиться этого на практике – вести непрерывную войну.

Сущность войны есть уничтожение, причем необязательно человеческих жизней, а продуктов человеческого труда. Война – способ разорвать на куски, отправить в стратосферу или в морские глубины материалы, которые могли бы сделать жизнь масс удобнее и, в долгосрочной перспективе, гораздо осмысленнее. Даже если орудия войны не уничтожаются, их производство позволяет расходовать рабочую силу без изготовления товаров, которые нужно потреблять. Плавучую крепость, к примеру, создают и обслуживают люди, которых хватило бы на постройку сотен грузовых судов. Крепость в итоге устаревает и подлежит утилизации, так и не произведя ничего материально полезного, и вновь огромные ресурсы идут на следующую крепость. В принципе, военные действия всегда планируются таким образом, чтобы поглощать любые излишки, которые остаются после того, как удовлетворены минимальные потребности населения. На практике потребности населения всегда недооценивают, в результате чего существует постоянная нехватка предметов первой необходимости, но на деле это оборачивается большим преимуществом. Проводится целенаправленная политика, суть которой в том, чтобы держать на грани лишений даже привилегированные группы, потому что состояние тотальной нехватки увеличивает важность маленьких привилегий, тем самым увеличивая разрыв между группами. По стандартам начала двадцатого века даже члены Центра Партии ведут спартанский, многотрудный образ жизни. Тем не менее редкие предметы роскоши, которыми они пользуются в своих просторных, хорошо обставленных апартаментах, одежда из более добротной материи, лучшее качество еды, напитков и табака, два-три слуги, личный автомобиль или вертолет делают их на голову выше Массы Партии, а те, в свою очередь, имеют сходные преимущества по сравнению с совсем обездоленными, которых мы зовем пролами. В обществе царит атмосфера осажденного города, где разницу между богатством и бедностью определяет обладание куском конины. И в то же время осознание того, что идет война и стране угрожает опасность, делает передачу всех прав и полномочий небольшой касте естественным и неизбежным условием для выживания.

Война, как нетрудно понять, приводит к необходимым разрушениям, причем осуществляет их психологически приемлемым способом. В принципе, чтобы избавиться от излишка трудовых ресурсов, можно было бы возводить храмы и пирамиды, рыть и закапывать ямы или даже производить большое количество товаров и потом их сжигать. Однако это обеспечило бы лишь экономическую основу для иерархического общества, оставив в стороне психологическую. И речь здесь идет не о моральном духе масс, чье миропонимание не имеет значения, пока они заняты непрерывным трудом, а о духе самой Партии. Даже ее рядовой сторонник должен быть компетентен, трудолюбив и способен мыслить в узких рамках; в то же время он должен быть легковерным и невежественным фанатиком, чьи преобладающие настроения – страх, ненависть, слепое поклонение и необузданный восторг. Иначе говоря, его менталитет должен соответствовать состоянию войны. Неважно, идет война на самом деле или нет, и поскольку окончательная победа невозможна, неважно, успешны боевые действия или нет. Главное, чтобы война продолжалась. Расщепление сознания, которого требует от своих членов Партия и которого легче всего достичь в атмосфере войны, распространено практически повсеместно, и чем выше человек поднимается по служебной лестнице, тем отчетливее оно проявляется. Военная истерия и ненависть к врагу особенно сильны именно в Центре Партии. Как руководителю члену Центра Партии необходимо знать, что та или иная сводка с места боевых действий не соответствует действительности, он может понимать, что война – фикция либо же ведется в целях совсем других, чем заявлено, однако это знание легко нейтрализуется с помощью принципа двоемыслия. В результате ни один из членов Центра Партии ни на миг не теряет мистической веры в то, что война происходит на самом деле и непременно окончится победой Океании, которая станет бесспорным властителем мира.

Все члены Центра Партии верят в грядущее покорение мира и признают его догмой. Оно случится либо благодаря постепенному захвату все бо́льших территорий и достижению подавляющего перевеса в силе, либо благодаря изобретению нового, сверхмощного оружия. Разработки ведутся непрерывно, и это практически единственная сфера деятельности, где может найти себе применение изобретательный и склонный к абстрактному мышлению ум. В современной Океании наука практически прекратила свое существование. В новослове нет понятия «наука». Эмпирический метод мышления, на котором основаны все достижения прошлого, противоречит базовым принципам ангсоца. Технический прогресс допустим лишь в том случае, если способствует ограничению человеческой свободы. Все полезные ремесла либо перестали развиваться, либо деградировали. Поля обрабатываются с помощью плугов и лошадей, книги пишут станки. Но в вопросах жизненной необходимости, то есть войны и полицейского надзора, эмпирический подход все еще поощряют или смотрят на него сквозь пальцы. Перед Партией стоят две цели: завоевать всю планету и навсегда уничтожить возможность мыслить независимо. Соответственно, насущных задач у Партии тоже две. Первая состоит в том, как против воли человека узнать, о чем он думает, вторая – как убить несколько сотен миллионов людей за считаные секунды. Пока научные изыскания еще ведутся, это и есть их предметная область. Сегодняшний ученый либо гибрид психолога и инквизитора, который изучает в мельчайших деталях значение мимики, жестов и интонаций голоса и использует для выяснения истины целый ряд средств вроде наркотиков, электрошока, гипноза и физических пыток, либо же он химик, физик или биолог, которого интересуют лишь те сферы его дисциплины, что связаны с умерщвлением людей. Команды экспертов трудятся без устали в огромных лабораториях министерства мира и на экспериментальных станциях в глубине джунглей Бразилии, в пустынях Австралии или на необитаемых островах Арктики. Одни заняты планированием материально-технического обеспечения будущих войн, другие конструируют все более и более крупные баллистические ракеты, мощную взрывчатку и неуязвимую броню; третьи создают новые смертоносные газы или растворимые яды, которые можно производить в промышленных масштабах, чтобы уничтожить растительность на целом континенте, или разводят смертоносных микробов и бактерий, устойчивых к любым антителам; четвертые пытаются придумать транспортное средство, способное двигаться под землей как субмарина под водой, или самолет, которому не нужна дозаправка, как парусному кораблю; пятые изучают еще более незаурядные возможности вроде фокусировки солнечных лучей с помощью линз, расположенных в космосе, использование энергии ядра Земли для создания искусственных землетрясений и мощных приливных волн типа цунами.

Ни один из этих проектов не осуществится, и ни одна сверхдержава не обретет значительного преимущества перед другими. Самое удивительное, что у всех троих уже есть атомная бомба – оружие гораздо более мощное, чем способны изобрести их сегодняшние ученые. Хотя Партия и приписывает себе ее создание, первые атомные бомбы появились в сороковых годах двадцатого века. Широкое использование началось десятью годами позже, когда сотни бомб сбросили на промышленные центры, в основном в Европейской части России, в Западной Европе и в Северной Америке. Произведенный эффект убедил правящие верхушки всех стран в том, что дальнейшие взрывы положат конец организованному обществу и, соответственно, их власти. В дальнейшем, хотя никакого официального соглашения никто не подписывал, ядерные бомбежки прекратились. Все сверхдержавы продолжают производить и хранить атомные бомбы в ожидании подходящей возможности, которая, по их мнению, рано или поздно непременно представится. Между тем искусство войны за последние тридцать-сорок лет почти не изменилось. Вертолеты теперь используют чаще, чем раньше, самолеты-бомбардировщики постепенно вытесняются баллистическими ракетами, уязвимый подвижный линкор заменила почти непотопляемая плавучая крепость, но в остальном особых перемен нет. Танк, подводная лодка, торпеда, пулемет, винтовка и даже ручная граната все еще в ходу. Несмотря на нескончаемые массовые побоища, о которых сообщает пресса, ожесточенные сражения предшествовавших войн, где за считаные недели гибли тысячи и даже миллионы солдат, отошли в прошлое.

Ни одна сверхдержава больше не проводит маневров, которые грозят серьезным поражением. Любая крупная операция, как правило, представляет собой неожиданное нападение на союзника. Стратегия, которой придерживаются или делают вид, что придерживаются, все сверхдержавы, одна и та же: сочетая боевые действия, переговоры, хорошо выверенные предательские удары, взять соперника в кольцо, а потом подписать договор о дружбе и много лет жить с ним в мире, чтобы усыпить бдительность. Тем временем можно стянуть в стратегически важные места ракеты с атомными бомбами и запустить их одновременно, вызвав разрушения настолько смертоносные, что ни о каком ответном ударе не будет и речи. Далее настанет черед другого противника, с которым также заключается договор о дружбе и готовится очередное нападение. Едва ли стоит говорить, что подобная схема – всего лишь несбыточная мечта, осуществить которую невозможно. Более того, боевые действия ведутся исключительно вдоль экватора и вокруг полюса – никаких вторжений на территорию врага не предпринимается. Именно поэтому границы между сверхдержавами выглядят несколько произвольными. К примеру, Евразия могла бы с легкостью захватить Британские острова, которые с точки зрения географии относятся к Европе, или Океания могла бы передвинуть границу до Рейна или даже до Вислы, однако это нарушило бы негласный, но признаваемый всеми сторонами принцип культурной целостности. Если бы Океания завоевала территории, ранее известные как Франция и Германия, то ей пришлось бы ликвидировать их жителей, что чисто физически весьма затратно, или же ассимилировать население в сто миллионов человек, которое в плане технического развития находится примерно на том же уровне, что и жители Океании. Для сохранения существующего порядка следует исключить всякие контакты граждан с иностранцами, за исключением, в ограниченной степени, военнопленных и цветных рабов. Даже к союзнику всегда следует относиться с подозрением. Не считая военнопленных, обычный гражданин Океании никогда не видит ни евразийцев, ни востазийцев, а владеть иностранными языками ему строго запрещено. Если разрешить контакты с иностранцами, то он узнает, что сходств между ними больше, чем различий, и бо́льшая часть того, что о них рассказывали, ложь. Его замкнутый мирок рухнет, и страх, ненависть, уверенность в собственной правоте, которые определяют его моральный дух, могут испариться. Поэтому все стороны прекрасно понимают: как бы часто Персия, Египет, Ява или Цейлон ни переходили из рук в руки, основные границы не должно пересекать ничто, кроме боеголовок.

В основе этого лежит факт, о котором вслух не говорят, но обязательно учитывают: условия жизни во всех трех сверхдержавах практически одинаковые. В Океании господствует идеология под названием ангсоц, в Евразии – необольшевизм, в Востазии – культ смерти, хотя более точно было бы перевести его с китайского как «уничтожение своего я». Гражданину Океании не дозволено знать ничего про основные принципы двух других концепций, его учат их презирать, поскольку они суть варварское надругательство над моралью и здравым смыслом. На самом деле все три мало чем отличаются, а социальные системы, которые они поддерживают, вообще идентичны. Везде та же пирамидальная структура, то же поклонение вождю, та же экономика, существующая благодаря непрекращающейся войне и работающая лишь на нее. Отсюда следует, что три сверхдержавы не только не могут завоевать друг друга, но и не получат от этого никаких преимуществ. Напротив, находясь в конфликте, они служат друг для друга подспорьем. Правящие группы всех трех сверхдержав одновременно осознают и не осознают, что творят. Их жизни посвящены завоеванию мира, и в то же время они знают, что война должна продолжаться вечно и без победы. Между тем отсутствие опасности завоевания позволяет отрицать реальность, что является характерной особенностью ангсоца и систем взглядов его противников. Тут следует напомнить о сказанном выше: став непрерывной, война в корне изменилась.

В прошлом война по определению была событием, которое рано или поздно заканчивалось либо победой, либо поражением. Также война выполняла другую очень важную функцию – она помогала обществу поддерживать связь с действительностью. Во все века правители пытались навязать своим подданным ложные представления о мире, но не могли позволить себе поощрять иллюзии, которые способны ослабить военную мощь страны. Поскольку поражение означало утрату независимости или иные нежелательные последствия, меры предосторожности принимались самые серьезные. Игнорировать естественные процессы нельзя. В философии, религии, этике или политике дважды два может равняться пяти, однако если речь идет о проектировании пушки или самолета, то дважды два четыре и только четыре. Отсталые народы рано или поздно подчинялись более технологически продвинутым, ведь технический прогресс с иллюзиями несовместим. Более того, достижения в настоящем невозможны без оглядки на достижения прошлого, и без хорошего знания истории тут не обойтись. Разумеется, газеты и книги всегда приукрашивали события и излагали их необъективно, но они не идут ни в какое сравнение с нынешней тотальной подтасовкой. Война стояла на страже здравого смысла и, насколько это вообще применимо к правящему классу, служила самым надежным его гарантом. Пока войну можно было выиграть или проиграть, ни один правящий класс не мог позволить себе полной безответственности.

Если война становится непрерывной, она перестает быть опасной. Исчезает самое понятие военной необходимости. Технический прогресс может остановиться, самые очевидные факты можно отрицать или игнорировать. Как мы уже видели, так называемые научные исследования еще продолжаются, хотя, по сути, они стали бесполезными мечтаниями, и отсутствие результатов уже не имеет значения. Больше не нужны ни технический прогресс, ни боеспособность армии. В Океании эффективно действует и развивается лишь полиция помыслов. Поскольку ни одну сверхдержаву завоевать нельзя, каждая как бы отдельная вселенная, где с сознанием людей можно смело творить все что угодно. Реальность сводится к необходимости удовлетворять бытовые потребности: есть и пить, спать под крышей и одеваться, не проглотить яд, не вывалиться из окна верхнего этажа – и все в таком духе. Разница между жизнью и смертью, между удовольствием и болью все еще существует, но на том и все. Гражданин Океании отрезан и от внешнего мира, и от прошлого, он подобен человеку в межзвездном пространстве, который не знает, где верх, где низ. Правители такого государства обладают абсолютной властью, даже не снившейся ни египетским фараонам, ни римским императорам. Они обязаны следить за тем, чтобы их подданные не мерли от голода в слишком больших количествах, и поддерживать свою военную технику на том же низком уровне, что и у соперников. Достигнув этого минимума, они могут искажать реальность как им заблагорассудится.

Таким образом, по меркам предыдущих войн, нынешняя война – просто обман. Она подобна поединку между жвачными животными, чьи рога изогнуты под таким углом, что поранить друг друга не могут. Впрочем, при всей своей нереальности война вовсе не бессмысленна: она пожирает избыток потребительских товаров и помогает сохранять особую атмосферу, необходимую для существования иерархического общества. Война, как мы видим, – дело исключительно внутреннее. В прошлом правящие группы всех стран хотя и осознавали общность своих интересов и старались ограничивать степень разрушений, действительно сражались друг с другом, и победитель всегда грабил побежденного. В наши дни правители держав сражаются вовсе не друг с другом. Войну ведет правящая верхушка против своих подданных; цель войны не захватить территорию или предотвратить ее захват противником, а сохранять структуру общества в неизменном виде. Следовательно, само слово «война» вводит в заблуждение. Вероятно, правильнее сказать, что, сделавшись непрерывной, война перестала существовать. Особое давление, которое она оказывала на людей с эпохи неолита и до начала двадцатого века, исчезло, и на смену ему пришло нечто совершенно иное. Если бы вместо того, чтобы друг с другом воевать, три сверхдержавы договорились жить в мире вечно и оставаться каждая в пределах своих границ, эффект был бы тот же самый, ведь в этом случае каждая оставалась бы замкнутой вселенной, навеки свободной от отрезвляющего влияния внешней опасности. Бессрочный мир есть то же самое, что бессрочная война. В этом, хотя большинство членов Партии понимают его весьма поверхностно, и заключен истинный смысл партийного лозунга «Война есть мир».