1984. Дни в Бирме

— Сущие варвары, сущие варвары, — сказал доктор, облачаясь в белый халат. — Вернемся ко мне домой? Там есть пиво и, полагаю, остался кусочек-другой льда. У меня операция в десять — ущемленная грыжа — очень срочная. До тех пор я свободен.

— Да. Между прочим, я хотел с вами кое о чем поговорить.

Они прошли через двор к дому доктора и поднялись к нему на веранду. Доктор проверил ледник и, увидев вместо льда тепловатую водицу, открыл бутылку пива и раздраженно велел слугам поставить еще несколько бутылок в подвесную люльку из мокрой соломы. Флори стоял, глядя через перила веранды, не снимая шляпы. Дело в том, что он пришел извиниться. Он избегал доктора почти две недели — с того самого дня, когда подписал в клубе оскорбительную записку. И потому чувствовал себя обязанным извиниться. Ю По Кьин отлично разбирался в людях, однако допустил промашку, решив, что двух анонимных писем будет достаточно, чтобы всерьез отвадить Флори от его друга.

— Слушайте, доктор, вы знаете, что я хотел вам сказать?

— Я? Нет.

— Да, знаете. Насчет пакостного выпада против вас, что я позволил себе на той неделе. Когда Эллис повесил записку на доску в клубе и я подписал ее. Вы, должно быть, слышали об этом. Я хочу попытаться объяснить…

— Нет-нет, друг мой, нет-нет! — доктор впал в такое смятение, что подбежал через веранду к Флори и схватил за руку. — Вам не надо объяснять! Пожалуйста, не вспоминайте! Я прекрасно понимаю… ну, совершенно прекрасно.

— Нет, не понимаете. Не можете понять. Вы просто не сознаете, что за давление испытывает человек, идущий на такое. Ничто не вынуждало меня подписать это. Ничего бы не случилось, откажись я. Нет закона, требующего от нас пакостить азиатам — совсем наоборот. Но… никто просто не смеет проявить к азиату лояльность, если она означает разлад с остальными. Так не делают. Если бы я уперся и не подписал записку, я бы впал в немилость в клубе на неделю-другую. Так что я поддался, как обычно.

— Пожалуйста, мистер Флори, пожалуйста! В самом деле, вы доставите мне неудобство, если вы не прекратите. Как будто я не в силах всячески войти в ваше положение!

— Наш девиз, как знаете: «В Индии поступай, как англичане».

— Конечно, конечно. И дефис благороднейший. «Держаться вместе», как вы говорите. Это секрет вашего превосходства над нас, асиатами.

— Что ж, пользы немного, если я скажу, что сожалею. Но для чего я пришел к вам, это чтобы сказать, что такого не повторится. Вообще-то…

— Ну, ну, мистер Флори, я буду вам приснателен, если вы оставите этот предмет. Что было, то было, забудем. Пожалуйста, сапивайте пиво, пока не погрелось, как чай. К тому же я хочу вам кое-что сказать. Вы еще не спросили, что у меня нового.

— Ах, да, что нового. Так что же у вас нового? Как идут дела последнее время? Как там мамаша Британника? По-прежнему в упадке?

— Аха, очень слаба, очень слаба! Но не так слаба, как я. Я, друг мой, в патовом положении.

— Как? Снова Ю По Кьин? Все еще клевещет на вас?

— Если бы клевещет! На этот раз он… ну, прямо скасать, осатанел. Друг мой, вы слышали об этом мятеже, который, вроде как, вот-вот расрасится в наших краях?

— Слышал много разговоров. Вестфилд ожидает бойни, но, насколько я в курсе, он не нашел никаких мятежников. Только обычных деревенских уклонистов, не желающих платить налоги.

— Ах, да. Дурачье несчастное! Вы снаете расмер налога, который почти никто не хочет платить? Пять рупий! Они устанут и саплатят не сегодня-сафтра. Эта беда у нас каждый год. Что же до мятежа — так насыфаемого мятежа, мистер Флори, — хочу, чтобы вы снали, что там есть нечто большее, чем кажется на первый фскляд.

— Да? И что же?

К удивлению Флори, доктор так отчаянно всплеснул руками, что выплеснул большую часть пива. Поставив бокал на перила веранды, он выпалил:

— Это снова Ю По Кьин! Этот невырасимый мерсавец! Этот крокодил, лишенный природного чувства! Этот… этот…

— Продолжайте. «Этот мерзкий желоб нечистот, этот распухший мешок водянок, этот кованый сундук пакостей…» Продолжайте. Что он задумал на этот раз?

— Слодейство беспримерное…

И доктор обрисовал ему план раздувания мятежа, почти как Ю По Кьин обрисовал его Ма Кин. Единственное, чего он не знал, это намерения Ю По Кьина самому добиться принятия в европейский клуб. Неверно было бы сказать, что доктор покраснел, но лицо его заметно потемнело от злобы. Флори стоял, как громом пораженный.

— Хитрющий старый черт! Кто бы мог подумать про него такое? Но как вы умудрились разузнать все это?

— А, у меня еще осталось несколько друсей. Но теперь, видите ли, друг мой, какую пагубу он мне готовит? Он уже опорочил меня слева направо. Когда этот абсурдный мятеж расрасится, он сделает все, что в его силах, чтобы свясать с ним мое имя. А я вам говорю, что малейшее подосрение моей лояльности может погубить меня, погубить! Если только слух пройдет, что я хотя бы симпатисировал этому мятежу, я конченый человек.

— Но, черт возьми, это же смешно! Ведь можете же вы как-то защитить себя?