1993 год. Назад в СССР, или Дети перестройки

– Почему вы так подумали? – искренне удивился Алексей.

– Это вы сегодня днём играли на корте, да? Я немного наблюдала вашу игру, вы просто мастер ракетки, и не будь я уже в летах, с удовольствием составила бы вам партию.

– Я играю совсем не так, как хотелось бы, – скромно заметил Алексей, – и очень польщен, что вы заметили меня на корте. Эта игра лишь моё хобби.

– А чем же вы, простите, занимаетесь?

– Я всего лишь фотограф, – улыбнулся Князев.

– Бог мой, настоящий фотограф, вы, конечно, сфотографируете нас с мужем и дочкой, у вас есть с собой камера?

– Есть, конечно, я непременно сфотографирую вас.

– Извините, молодой человек, – произнёс мужчина, чуть улыбнувшись, – извините, что мы до сих пор не представились. Моя жена Зоя Степановна, дочь Анастасия. Прошу. Меня зовут Андрей Николаевич, фамилия моя Соболев. Также прошу нас, как говорить, любить и жаловать.

Он впервые улыбнулся, обнажив крепкие ещё зубы. Алексей просто представился «Князев», переменно кивнул и продолжил.

– Андрей Николаевич, раз уж речь зашла о профессии, извольте спросить, вы случайно не военный?

– Случайно, да, – ответил Соболев и рассмеялся, – от меня за версту несёт казармой, и не вы первый узнаёте во мне офицера. Да, я действительно старый служака.

– Андрюша у нас генерал-лейтенант, – с гордостью сказала мадам Соболева, – уже пять лет служит в столице.

– Ну, Зоя, – генерал поморщился, но жену его, видно, невозможно было остановить, и та продолжила.

– Мы с Андреем познакомились в Москве почти двадцать пять лет назад. Он был тогда еще лейтенантом.

– Старшим, – с улыбкой поправил жену Соболев и добавил, – а моя Зоя была красивой ветреной девушкой.

За столиком рассмеялись. Очевидно, такого рода воспоминания любили в этой семье.

– Зоя Степановна, – сказал вдруг Алексей, – а ваша дочь не сможет составить мне партию в теннис?

– Конечно, конечно, – улыбнулась генеральша, – ей полезно будет поучиться у такого мастера, как вы. Настя, я думаю, Дима на тебя не обидится?

Девушка, как показалось Алексею, слегка смутилась и ответила, подняв на Алексея свои изумрудные глаза, – Конечно, я буду играть с вами.

Анастасия вдруг улыбнулась, неожиданно для Алексея, и тот увидел ровные белые зубки, то, что он больше всего любил в женском лице, считая, что любая красотка портится от неровных, прокуренных или от природы желтоватых зубов, какие в большинстве своем были у современных эмансипированных красавиц.

– Буду очень рад! – Алексей не мог оторвать взгляды от глаз девушки, а она, как нарочно, не опускала их.

Несколько секунд, показавшихся Алексею томительными минутами, они как бы изучали друг друга. Она с явным интересом, с почти детским любопытством, он со смешанным чувством вожделения и радости. И взявшейся вдруг откуда-то из многолетней юности робостью, какой смотрел он давным-давно на недоступных ему женщин.

– Приятного аппетита, леди и джентльмены! – раздался вдруг за спиной Алексея, громкий, слегка развязный голос.

И к столику подошел высокий, изящно сложенный молодой человек, парень даже, лет 22-23, в строгом, почти чёрном костюме и белоснежной накрахмаленной рубашке.

– Всем добрый вечер! – продолжил он, – Пока мои дружки смотрят в кинозале эту уже затёртую "Красную жару", я вот решил проведать вас. Заодно, конечно, прогулять свой вечерний моцион.

Парень улыбнулся и театрально склонил голову. Это был ладно скроенный, выхоленный юноша с красивым румяным лицом, обрамлённым средней длины каштановыми кудрями, мягкими, спадающими на высокий античный лоб, отчего он ещё более казался похожим на древнегреческого героя. Алексей вспомнил статую Давида. Этот мальчишка был очень похож на ту прекрасную скульптуру.

– Добрый вечер, Димуля! – ласково улыбнулась ему генеральша, – боюсь, что сегодня тебе не удастся поужинать с нами. Все столики заняты, мы сами воспользовались гостеприимством.

Алексей вспомнил, что этот парень вчера ужинал с ними в компании троих ещё товарищей, только был в другом костюме, в светлом, поэтому Лёшка не сразу узнал его.

– А это мы мигом исправим, – весело сказал Дима и панибратски ударил Лёшку по плечу, – послушай, друг, пересядь куда-нибудь, а? Тут много одиночных мест.

Кровь бросилась в лицо Алексея. Он почувствовал, что краснеет. Он всегда краснел, когда чувствовал себя оскорблённым или униженным. Эта особенность часто выдавала ход его мыслей. Но он не мог с собой справиться, как ни старался.

– Но это ты, давай, решайся! – наклонился к нему, улыбаясь, слащаво красивый Дима.

– Мальчик, отдавай себе отчёт в своих поступках, – презрительно, не поворачивая головы, процедил сквозь зубы Алексей.

Смысл сказанного не сразу дошёл до новоявленного Давида. Он несколько секунд помолчал, переваривая фразу Лёшки.

– Да как так! – он запнулся, холёное личико его покрыла мертвецкая бледность, – да ты кто такой, а?

– Ну, ребята, не ссорьтесь! – вмешался генерал, внимательно наблюдавший за этой сценой, – Будет вам. Алексей, вы уж извините Дмитрия, он бывает вспыльчив иногда.

– Дима, Дима, ты не прав, – покачала головой мадам Соболева, – ступай за другой столик, пожалуйста.