200 дней до приказа

От данного обращения солдат избавляется примерно в тот же

момент, когда из организма выходят последние мамины пирожки.

Лечится это просто: каждый раз, услышав слово «можно», тот, к кому

оно обращено, отвечает с неизбежностью следования караульному

уставу: «Можно Машку за ляжку». Обычно с десятого раза человеку

надоедает мифическая девка с разрешѐнными к хватанию нижними

конечностями, и он начинает несколько иначе формулировать вопросы.

– Что ты сказал? – Шматко поставил первую галочку в истории

болезни Фахрутдинова.

– Ну, мне сказали, что вы звали…

– Да, вызывал! Проходи, Фахрутдинов, садись… Ну, рассказывай.

– Что рассказывать?.

– Чѐ-то ты вроде как похудел, что ли? Лицо как-то изменилось…

Ну, давай-давай – что случилось?

– Да ничего не случилось – всѐ нормально…

– Нормально?! А чего жрать перестал?

– Ну, это – не хочется как-то…

Удивительным образом сидящий напротив Ильхама лейтенант

радовался каждому ответу. Будто набросав заранее список и вопросов, и

ответов, он теперь получал по порции восторга каждый раз, когда

Фахрутдинов отвечал именно так, как он это предполагал ещѐ до начала

разговора.

– Значит, аппетита нет! Ясно, а как спишь?

– Плохо, товарищ лейтенант…

250

– Так-так-так…

Шматко прямо сам себя зауважал за собственную догадливость.

Всѐ-таки человек если талантлив, то во всѐм. По крайней мере, если

этот человек – Шматко.

– Слушай, а у тебя на гражданке есть кто-нибудь, кто тебя не

любит?!

– Ну, есть одна…

– Одна? Баба, что ли?.

– Жена, – Ильхам вовремя осѐкся. – Ну, почти жена, не успели

расписаться – собирались только…

– Ясно! Как думаешь, – она тебе может зла желать?.

– Я думаю, что она только этим и занимается! – признался

Ильхам.

– Теперь мне всѐ понятно! – сообщил совершенно обалдевшему

Ильхаму Шматко.

– Что понятно? – попытался тоже что-то понять Ильхам.

– ВСЁ! Свободен, Фахрутдинов! – делиться своими догадками с

рядовым не входило в планы Шматко.

Вообще делиться планами или догадками – признак дурного тона,

примерно так думал Кудашов, входя в казарму.

– Дежурный!

– Слушаю, товарищ капитан! – подбегая, Соколов знал, что

предстоит какая-то гадость, но действительность превзошла его

ожидания.

– Вскрывай оружейку. Выдавай автоматы.

– А что случилось? – не по-военному поинтересовался ефрейтор.

– Строевая случилась. С оружием.

– Так у нас по плану тактические занятия, – пролепетал Соколов.

251

– У вас тактические, а у меня – строевая. – Кудашов удивился,

почему это он вообще пытается оправдываться перед ефрейтором,

может, он заболел?

– Товарищ капитан, так строевая вчера была! – Соколов не

сдавался.

– И сегодня будет, и завтра – пока не научитесь! Через десять

минут все должны быть на плацу!

Фахрутдинова надо было прятать. Опять. Худшее место, где

можно спрятать Ильхама, находилось на плацу под присмотром

Кудашова и в компании с автоматом. Как Ильхам будет выполнять

строевые команды, можно было только догадываться, в смысле – очень

плохо или просто – жуть какая.

Решение проблемы стояло на тумбочке, и звали его Лавров.

– Лавров, слушай сюда. Тебе плохо, – дал установку Соколов.

– В смысле? – установка давалась плохо, в силу недостаточного

срока службы солдата.

– В смысле здоровья.

– Почему? – не сдавался дневальный.

– По кочану. Запомни: тебя тошнит, кружится голова, ноги не

держат. Понял?

– Никак нет.

Кудашову установки тоже давались плохо. Выйдя из канцелярии,

он обнаружил, что оружейка до сих пор не распечатана.

– Соколов! Я не понял. Ты что, по-русски не понимаешь?

– Товарищ капитан, тут дневальному плохо.

– И что у нас за болезнь? «Закосит»? – Кудашов внимательно

посмотрел на Лаврова.

– Никак нет. Тошнит чего-то, голова ещѐ кружится… Ноги…

– Тоже кружатся?

252

– Не держат… – Кажется, установка Соколова вошла во

взаимодействие с организмом Лаврова: рядовой побледнел и, кажется,

даже начал несколько покачиваться…

– А мочевой пузырь держит?

– Товарищ капитан, он недавно туалет убирал, – вступился за

Лаврова Соколов, – наверное, хлорки надышался, разрешите, я его

заменю…

Лавров, вдохновлѐнный сменой с поста дневального,

окончательно вошѐл в роль – имитируя слабость, он прислонился к

стенке. Зрелище получилось жалобным, даже Кудашова пробило.

– Ладно, давай меняй… Только сначала оружие выдай!

– Есть, товарищ капитан! Внимание, рота! Форма одежды номер

четыре! Получаем оружие!

Есть не так много видов работы, которые, будучи простыми до…

очень простыми, всѐ же из века в век находят миллионы индивидуумов,

которые не в состоянии постигнуть всю гениальность этой красоты.

Фахрутдинов склонился над ведром. Брезгливо, двумя пальцами

держа тряпку, он с интересом наблюдал, как с неѐ стекает вода.

– Кажись, пронесло. Выкрутились, – зашѐл в туалет Соколов. –

Брат твой по строевой лучшим считается. Тебя бы на первой секунде

вычислили. Да ещѐ с автоматом… Слушай, ты долго так стоять