200 дней до приказа

— Ты уверен? — уверенности в голосе Смалькова было как раз мало. Ни один детектор лжи сейчас ему бы не поверил.

— Странно, — продолжал упражняться майор.

— Товарищ майор, скажите прямо — что в штабе решили насчёт меня?

— Решили расстрелять.

Смалькову понадобилось время, чтобы понять, что расстрел ему не светит.

— Товарищ майор, я же серьёзно, — продолжал ныть Смальков.

Нытья Зубов не любил.

— Нет тут про тебя ничего, инструкции здесь, методические указания… Но если ты и дальше будешь ходить и сопли по штабу размазывать, я сам решу — мало не покажется! Иди! Ротой командуй!.

Почтальон Печкин…

Глава 13

Сегодня на разводе часть недосчиталась замполита. Замполит — это, конечно, не знамя, поднимать его не обязательно, но и без него — непорядок. Староконь затаился у себя в кабинете. Вероятно, где-то под потолком кабинета яростно светило одному замполиту видимое солнце, иначе трудно объяснить, почему замполит решил украсить себя солнечными очками.

— Тебя почему на разводе не было? И что это ты нацепил? — Майор Зубов, зайдя в кабинет, решил сразу взять быка за рога.

— Это ПДВ.

— Чего? — Шуток от проштрафившегося подчинённого Зубов не ожидал.

— Прибор дневного видения…

— Ага, а почему тогда без плавок? У нас что, кабинет замполита — пляж, или как?

— Солнце, Николаич! Зимой ультрафиолета много, а мне ультрафиолет противопоказан — глаза слезятся…

Зубов в ультрафиолет не верил. Особенно в сумраке кабинета. На пляже верил, а в кабинете замполита — не верил.

— А ну-ка, Рэмбо, сними свой ПДВ, хочу в глазки твои слезливые посмотреть…

ПДВ лёг на стол, и мир в лице майора Зубова смог увидеть последствия концентрированного ультрафиолета — сочный фиолетовый синяк под глазом, вероятно, был вызван солнечным ударом.

— А фиолет тебе очень даже идёт — красавец! Где они тебя отловили?

— Возле подъезда…

— Замечательно…

Заместитель командира части по воспитательной работе избит мужем соблазнённой им женщины — красота… И они там в штабе ещё думают, какую часть сокращать? Вот же она: командир роты морды бьёт, замполит по мордам получает — бери и сокращай!

— Товарищ майор, — жалобно просипел Староконь.

— Тамбовский кролик тебе товарищ, — отрезал Зубов. — Короче, если в ближайшее время не остепенишься и не женишься — я тебя лично кастрирую, у меня и ножницы на этот случай имеются…

Солдатская еда — вещь особенная. Глядя на любого повара, сразу становится ясно, что кушать они любят и делают это регулярно. То же можно сказать о дедушках. Посмотрев же на молодых бойцов, на ум сразу приходят кадры, снятые в Центральной Африке, — те же ножки и ручки спичками, что и у голодающих негритят. Вероятно, чем больше срок службы, тем лучше желудок человека гражданского приучается переваривать то, что в армии зовётся едой. К чести Вакутагина, его готовку мог есть человек абсолютно неподготовленный — то есть гражданский. Дистрофиков во второй роте никто никогда не видел с тех пор, как он стал поваром. Несмотря на то, что Вакутагин был обижен начальством, кашу он варил вкусную. Одним из условий её приготовления было то, что никто не имел права вмешиваться в этот процесс, особенно в том количестве рядовых и нерядовых срочной службы, ввалившихся на кухню.

— Обед ещё рано!.

— Да ладно, Вакутагин, мы не жрать пришли, — озадачил Гунько, — иди сюда!

Отложив черпак и вытерев руки об полотенце, Вакутагин настороженно подошёл к сослуживцам.

— Держи, — держать Вакутагин должен был деньги. Так как работал он не в ресторане, деньги были явно не чаевые, даже за полтора года работы. — Тут на билет в обе стороны…

— Какой билет? — Вакутагин боялся поверить невесть откуда свалившемуся на него счастью.

— На самолёт с серебристым крылом — два дня туда, два дня обратно, за две недели обернёшься…

— Вы что, мужики?! Я верну, я всё верну, — наверное, если бы Вакутагин был девушкой, он непременно бы всплакнул — от полноты чувств. Наверное, и Гунько всплакнул бы, тоже от полноты тех же чувств. Но мужики не плачут, мужики — шутят.

— Бери, бери, будешь назад совать — обидимся! — надавил Гунько.

— А кому ты вернёшь? — решил пробить Вакутагина Кабанов.

— Вам…

— А я не помню, сколько давал, — удивил Вакутагина Гунько.

— И я не помню, никто не помнит, — подытожил Кабанов.

— Ничего, я вам обедами верну — маслом. — Маслом надо было писать счастливое лицо Вакутагина. Улыбку такой ширины можно увидеть не часто.

Как будто всё как всегда — стоит на крыльце штаба офицер. Курит офицер. Всё как всегда. Автоматически ответив на честь, отданную Шматко, курившему на крыльце, Староконь уже почти зашёл в штаб.

Что-то сегодня было в Шматко не так. Шматко как Шматко, всё те же глазки, тот же двойной подбородок и тройной живот, сигарета во рту…

Стоп. Рядом с сигаретой во рту у Шматко приютилась палочка от леденца.

— Лейтенант, ты чё делаешь?

— Курю, товарищ майор — не выдержал, — огорчения в голосе лейтенанта не было, были облегчение и с трудом скрываемая радость.

— А леденец тогда зачем?

— Оно ж так меньше хочется, без леденца б целую выкурил, а так — только половину.