200 дней до приказа

— Пиши: здравствуйте, дорогие мама и папа, сегодня я был в наряде. Когда к нам в роду зашёл командир части, я облил его краской, затем утопил в унитазе штык-нож, а когда доставал, разбил лампочку, в общем, солдат из меня хреновый…

Рядовой Щур обиделся. В конце концов, одно дело — быть хреновым дневальным, а другое — хреновым бойцом.

— Товарищ лейтенант, я не буду это писать…

— Тогда я напишу, — легко согласился Шматко.

Листик и ручка мгновенно сменили хозяев, причём новый хозяин письма попал в лёгкий ступор. Не то чтобы Щур написал что-то неожиданное. Вопрос был в том, как он написал ожидаемое.

— И ты, это, всегда так пишешь? В смысле, у тебя же почерк — каллиграфический, — начал приходить в себя Шматко. — Ты что заканчивал?

— Географический, специальность картография…

— Значит, и рисовать умеешь? — сделал вывод лейтенант.

— Умею…

Не было бы счастья, да несчастье помогло — на голову Шматко свалился талант, умеющий писать и рисовать.

— Значит, так, чтобы сегодня же в роте висел новый боевой листок — лучший в части…

— Товарищ лейтенант, — как всегда некстати попытался вмешаться в воспитательный процесс Нелипа, — у нас за этот месяц уже висит…

— Будет рисовать за каждую неделю! Отставить — каждый день!

Рядовой Щур!

Рядовой вытянулся во весь свой немалый рост, приготовившись принять любую кару на свою многострадальную голову.

— Объявляю вам пять боевых листков вне очереди…

— Есть пять боевых листков…

Каждый из участников этого сурового наказания почувствовал себя неловко, будто каждый обманул другого, вероятно, именно это чувство и называют компромиссом.

Письма получают не только рядовые и сержанты. Даже майор, даже замполит может получить письмо. Если бойцам срочной службы пишут чаще мамы, иногда подруги и совсем редко — друзья, то офицерам — часто мамы, чаще штаб, и очень редко — бывшие подруги.

Замполиту письмо писал его тайный агент Фахрутдинов.

Наверное, и в те далёкие дни, когда мысль о собственном агенте показалась бы замполиту дикой, он так не волновался, получая письма.

Торжественно помещённый по центру стола, конверт ожидал вскрытия.

— Здорово! Чё это у тебя дверь открыта? — У майора Зубова давно была развита особая начальственная способность появляться везде и всегда не вовремя.

— Закрывал, вроде, — для порядка для отмазку Староконь.

— Что, лямурные письма? Или уведомление об алиментах?

Крыть замполиту было нечем, а не крыть — никак нельзя.

— Коля, тебя что, заклинило или переклинило? Это, между прочим, то, что ты просил. Работа с личным составом. Полный отчёт за неделю о второй роте. Агентурная сеть работает.

— А почему в письме? — поразился Зубов.

— Схема такая, — небрежно пояснил замполит.

— А ты молодец, разреши взглянуть? — Замполит конечно бы разрешил, если бы Зубов уже не взял бы в руки письмо и не принялся читать его вслух.

«Товарищ майор, довожу до вашего сведения, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое рядовой Нелипка чихнул два раза, распылив при этом три миллиона вредоносных бацилл, чем нанёс непоправимый ущерб физической, а соответственно, и боевой подготовке всей роты…»

— Это что такое? — оторвался от чтения Зубов. — «Вчера ночью по бытовке пробежал таракан. Таракан пытался вырваться на территорию казармы, но был уничтожен силами внутреннего наряда…»

— Староконь, ты что, издеваешься? Или это над тобой кто-то издевается? «Рядовой Папазогло стоял на тумбочке и зевал, чем демонстрировал своё отношение к воинскому долгу и службе…»

— Товарищ майор, разрешите, я разберусь… Можно мне письмо?

— Подожди, дай, дочитаю этого Жванецкого, неужто у нас боец из Одессы служит?

Специальный агент Староконя, будто он самый обычный солдат, сидел на кухне и чистил картошку.

— Очень смешно, Фахрутдинов, можно, я твоё письмо себе на память оставлю? — Майор явно решил пренебречь режимом конспирации и встретился со своим агентом на первой попавшейся явке.

— Товарищ майор, ну вы же сами просили, всё, что в роте происходит…

— Ага. А ты на чужие просьбы, я смотрю, сильно отзывчивый. У меня ещё одна к тебе будет. Ты вот эту гору картошки — к шести утра сделай, пожалуйста.

— А вдруг я не успею? — ничего не расстроился Фахрутдинов.

— Ничего страшного. Не успеешь сегодня — завтра повторим, так что бери перо и пиши, пиши, Фахрутдинов, тонкой стружкой. Ты же у нас писать любишь. И глазки из письма выковыривай…

— Есть выковыривать!

«Надо же, — подумал Фахрутдинов, — а у замполита есть чувство юмора. Специфическое такое, но ведь есть!»

Когда командир чего-то тянет — это не к добру. Шматко уже хорошие десять минут сидел в кабинете у Зубова, а тот всё читал какую-то бумагу, будто важнее её и нет на свете ничего.

— Ну, как дела в роте, Шматко? — наконец заговорил майор.

— Отлично, товарищ майор. По всем показателям.

— Это хорошо. Значит, перед человеком не стыдно будет.

Стыдно Шматко было только изредка перед собой. Почему ему могло быть стыдно перед кем-то, Шматко не догонял.

— Перед каким человеком стыдно не будет?

— Из штаба округа приказ пришёл, — Зубов подвинул Шматко столь тщательно изучаемый им документ, — нового ротного к вам назначают.