419

– Как раз хватит до следующей точки доползти, – хмыкнул Джо. – Мы-то не на черный рынок сливаем. Мы назад властям продаем.

Он завел цистерну в широкий переулок, нацелился на заправочную станцию, огороженную высоченными сетчатыми заборами с колючей проволокой.

– Нелегальное топливо на легальной заправке. – В чем и заключался гениальный замысел Турка.

И все получилось.

Они вручили свои бумаги, встали в колонну цистерн, долго-долго еле-еле ползли, дождались очереди. На цистерну взобрались рабочие, открыли люк, засунули поглубже металлический шест – убедиться, что внутри не керосин поверх колодезной воды. Когда груз проверили и одобрили, люди в комбинезонах запихнули в цистерну шланг, принялись откачивать. «Мечтать не вредно» грохотала и ходила боками – топливо утекало в подземные резервуары. От бензиновых паров над цистернами дрожали миражи.

– Мы разбогатели, – шепнул Джо Ннамди.

Не в силах стереть улыбки с физиономий, они пересчитали деньги дважды. Над городом уже сгущались сумерки.

– С такими деньжищами на шоссе делать нечего, – сказал Джо. Отложил несколько банкнот на вечер, остальное упаковал в полиэтиленовый пакет и запихнул под коврик в кабине, где когда-то были аварийные тормоза. – Когда брал цистерну, велел их снять, – пояснил он. – Только место занимают. – Положил коврик на место. – Любо-дорого!

Они втиснулись на стоянку в Сабон-Гари, и Игбо Джо отчалил в ночь. Ннамди остался наблюдать за луной; когда Джо вернулся, та уже преодолела половину небесного своего пути.

Ннамди сидел на капоте, прислонившись к ветровому стеклу; Джо приближался, пьяно шатаясь и распевая во всю глотку. Отсалютовал бутылкой джина, словно отрубленной головой врага. Рубаха нараспашку, ремень не застегнут. Ннамди наблюдал, – кажется, ноги у Джо двигались с разной скоростью. Джо рухнул вверх , в кабину, если такое возможно, а затем опять вверх – в койку.

Ннамди расхохотался – как тут не расхохочешься? Игбо Джо опровергает все известные законы гравитации. Поблизости кутили другие шофера; впрочем, до искреннего рвения Джо, мигом позабывшего свою нелюбовь к северу, им было далеко. Они сидели плечом к плечу вокруг мерцающих углей, жевали баранину с кости и запивали свою удачу просяным пивом. Ннамди слышал обрывки йоруба, глядел, как мерцает и гаснет пламя, как один за другим отрубаются мужчины. Пусть луна расскажет ему сказку.

– Эгберийо, – прошептал он в ночь, и просьба его всплыла в небеса и там растворилась.

Накануне ночью, пока Джо спал, Ннамди кидал камушки. Послание было ясное и сбивало с толку: «Что-то надвигается». Но ничего не случилось.

Когда Ннамди слез с капота и пошел вдоль «Мечтать не вредно», весь мир уже спал.

Весь, да не весь. Что-то шевельнулось в тенях.

Ннамди шагнул меж грузовиков, улыбнулся.

– Это что у нас тут такое? – осведомился он.

Девушка – в глазах ужас, напугана, озирается, хочет бежать. Она подкрадывалась к кострищу и отступила, когда приблизился Ннамди.

В лунном свете – шрамы, тонкие, красивые, на лбу, вокруг рта, лучами возле глаз.

– Фула? – спросил он.

Она покачала головой.

– Хауса?

Нет. Как объяснить, что она из хауса, но не хауса, из маленького отряда всадников, когда-то они пересекали пустыни, возили золото и пряности, соль и рабов, ладан и мирру. Как объяснить, что когда-то от них прятались за стенами.

– Ина со ин чи [37] , – прошептала она; он подходил, она пятилась. – Рува. Шинкафа [38] . Ина со ин чи…

– Извини, я не знаю… Кеду ка иди? [39] Понимаешь на игбо? – Хауса – язык севера, но все-таки игбо – язык торговли, и Ннамди наскреб слов: – Кеду афа ги? Ахам бу Ннамди [40] .

Она снова покачала головой:

– Бан фахимта ба [41] . – И затем: – Хауса?

– Нет, извини.

– Français? – спросила она. – Moi, un petit peu [42] .

Он покачал головой.

– Английский? – За время работы у шелловцев его акцент смягчился. – Английский? – спросил он. – Говоришь по-английски?

Чуточный кивок. Голос, по-прежнему тихий:

– Мало, немножко.

Его улыбка растянулась до ушей.

– Королевский, значит! Вы хотите есть, мисс? – Она была моложе его, но звать ее «сестрица» слишком фамильярно, «мэм» – слишком официозно. – Есть хотите? – повторил он, показав рукой: вот так отщипываешь кусок от клецки, вот так кладешь его в рот. – Еда?

Она не ответила, но Ннамди и так видел, что она оголодала. Забрался в кабину, выволок «мечту оккупанта», порылся.

– По-моему, у меня есть… Знаете пити? Это из Дельты. У моей матери гораздо вкуснее, но… Вот. Берите, берите. Я приберегал – теперь ясно зачем.

И он сунул ей в руки пити. Пюре из кукурузы и бананов, завернутое в листья.

– Немножко засохло. Купил в Геенне перед отъездом, но все равно. Садитесь, пожалуйста, прошу вас. – Он сел на подножку, пригласил девушку жестом.

Еда была сладкая, клейкая, и она ела отчаянно, запихивала в рот обеими руками, на все наплевав.

– Пити, – сказал он и улыбнулся. – Нравится?

– На-годе, – прошептала она. («Спасибо».)

Он открыл ей бутылку фанты, и она стала пить – медленно, чтобы не скрутило.

– На-годе, – повторила она.