419

– У меня на родине, у иджо, говорят «ноао». Значит «привет» и «спасибо». – Он улыбнулся. – Экономит время. Знаете Дельту Иджо?

Она потрясла головой.

– Трубопровод знаете? Нефть?

Она кивнула. Она шла вдоль трубопровода в Кадуну – бледно-зеленая бечева петляла по саванне.

– Ну вот, – сказал Ннамди. – Если пойти по нему на юг, там будет наша деревня. Я живу на другом конце трубы.

– Аквай ниса? [43] – Могла бы и догадаться. Лицо у него темно блестело, будто в кожу впиталась нефть. А у нее лицо – как старая глина, цвета пыли, песка и саванны.

– Вы, наверное, не наелись, – сказал Ннамди. – У меня еще есть акара. Знаете? Пирог со сладкими бобами. Мы в Дельте едим. Погодите, я поищу.

Доев сладкие бобы и допив фанту, она отдала ему банку и благодарно поклонилась, отведя глаза, как и полагается. Но когда она встала, окоченелость ее спины, медлительность походки выдали ее. Лишь тогда Ннамди заметил ее живот, непропорционально огромный при столь хрупком исхудавшем теле.

Игбо верят, что мы рождаемся с двумя душами. Отец рассказывал. У иджо похожие верования. Когда умираем, одна душа покидает нас, другая идет дальше. Эта вторая душа прилепляется к кому-нибудь, защищает его и сама защищена. Ннамди поглядел на девичьи ступни, загрубелые, грязные.

– У тебя есть семья? – спросил он. – Муж, отец?

Она покачала головой. Одни дядья.

– Куда ты пойдешь?

– Ина со ин дже… – начала она, затем перефразировала по-английски: – Я надо… я надо далеко.

– Могу подвезти, – сказал он, – очень далеко. Ты устала, дитя. Может, передохнешь? Пойдем.

Она замялась, и он улыбнулся:

– Плохого не случится, я обещаю.

Замечательная у него улыбка, у этого мальчика. Хоть он и блестит, как нефтяные ручьи. Если человек улыбается так, можно рискнуть и довериться ему.

Ннамди распахнул дверцу, забросил себя внутрь. Девушка не приближалась.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Амина, – сказала она, позаимствовав имя у королевы Зарии, у ее стен.

– А меня Ннамди. Видишь? Мы теперь знакомы, так что можешь войти. Я тебе уступлю сиденье. Пружины разболтались, но все равно удобно. – Он столкнул на пол пустые бутылки из-под фанты и обертки от лоточной еды, смущаясь этого бардака. – Я вынужден извиниться. К нам редко захаживают гости. Мы, видишь ли, оба холостяки. По природе неаккуратны. – Он расправил свое потрепанное одеяло. – Иди сюда, дитя. Отдохни. – И сунул голову за занавеску: – Джозеф, подвинься!

Она застыла. Не сообразила, что в кабине есть кто-то еще.

Ннамди оглянулся, прочел ее тревогу.

– Не волнуйся. Он пьяный вдрызг. – И показал: сунул большой палец в рот, как бутылочку новорожденного, посопел, изобразил отрыжку. – Пьяный, понимаешь?

Хотел ее рассмешить, но она только разнервничалась. Стояла у двери, не подходила, вот-вот убежит.

– Не волнуйся, он мирный. – И Джо: – Подвинься, Джозеф!

В ответ лишь жалобное ворчание.

– Игбо Джо, ну-ка, двигайся!

– Ссаки отсоси. – И Джо перекатился на бок.

– Окороти язык, с нами дама.

– Дама?

– Вот именно, Джо. Дама.

– Я устал, забирай ее себе. И меня зовут Джошуа, а не Джозеф. И я ибо, а не игбо.

В конце концов Ннамди удалось отпихнуть Джо подальше и втиснуться рядом на койку. Он прошептал девушке «спокойной ночи» и задернул занавеску.

– Ноао, – шепнула она, но Ннамди не услышал.

Она хотела передохнуть минутку и ускользнуть – может, одеяло прихватить, уж точно – несколько бутылок фанты, но сон объял ее, придавил. Ноги отяжелели, замер живот. Дитя внутри тоже уснуло.

68

Ннамди и Джо проснулись лицом к лицу. Джо вонял кислыми ночами и грехом.

Ннамди поморщился, перекатился на другой бок и снова уснул.

Джо заморгал – до него постепенно дошло, что Ннамди спит рядом.

– Что, именем великого и непознаваемого творца Чукву?..

Джо переполз через друга, отдернул занавеску, собрался уже вылезать и тут увидел спящую девушку на сиденье.

Он поднял Ннамди пинками.

– Это что?! Ты что, мугу пропащий? Их нельзя приводить с собой! – Джо вылез, перешагнул через спящее тело, заглянул под коврик. Деньги на месте – можно, значит, Ннамди не лупцевать. – Ннамди! – заорал он. – Заплати девчонке и пускай идет отсюда куда-то!

Девушка заворочалась. Одеяло сползло, и даже под многослойной одеждой Джо разглядел живот. Проснулись воспоминания о других животах, других путниках в ночи, убежищах, чужаках – и он призвал огнь адский и прочие всевозможные кары на головы своих учителей в воскресной школе. «Не выгнать, с собой не взять». Геморроя с ней не оберешься, Джо зуб дает.

Она проснулась, села, глаза долу.

Ннамди скользнул на сиденье подле нее, и они сидели втроем, точно школьники на скамейке.

– Познакомились? – спросил Ннамди.

Джо пробубнил что-то насчет идиотизма и геморроя.

– Джозеф, это Амина. Амина, это Джо. Игбо Джо.

– Меня зовут Джошуа, а не Джозеф. И я ибо, а не игбо.

Ннамди улыбнулся Амине:

– Даже ученые с самым высокотехнологичным оборудованием не в состоянии отличить ибо от игбо.

– А ты, – сказал Джо, – жри орешки из моего говна.

– С нами дама, – напомнил ему Ннамди.

Игбо Джо сверкнул взглядом поверх голов, к самой Амине обратиться и не подумал:

– Чего ей надо?