419

– Уехать. Больше ничего. – Ннамди глянул на нее. – До ближайшего города?

Она кивнула, а Джо вогнал ключи в зажигание, исторгнул из горла нечто среднее между рыком и вздохом. Геморроя с ней не оберешься, он зуб дает.

– До Абуджи, – сказал он. – До Абуджи, и все. – А потом, махнув рукой на сточную канаву у края стоянки: – Сходите оба, пока не уехали. До самой столицы не останавливаемся. Пускай едет на койке, и чтоб носа не казала. Совершим один добрый поступок. И довольно.

Ссылка на койку за занавеску продлилась недолго. Когда выехали из города, Джо разрешил Амине спуститься, только пусть линяет обратно, едва покажется блокпост. Блокпостов не встретилось. Полицию и армию стянули в Кадуну, где бензиновые бунты уже смахивали на племенные. Горели целые кварталы, бои захватывали другие города, плато Джос и дальше.

Но «Мечтать не вредно» ускользнула из крокодильей пасти – опустевшая цистерна скакала по дороге, почти не касаясь земли; если б отцепилась – взмыла бы в небо лавсановым воздушным шариком, какие продают на ярмарках и крестинах.

– Не оставлять же ее там, – сказал Ннамди. – Я ее накормил и дал ей кров.

– Я понимаю, – сказал Джо. «Я понимаю».

Амина с облегчением перебралась на сиденье. В койке ее мотало, и она беспокоилась за ребенка.

Ннамди протянул ей бутылку; мальтина – популярная в Портако «сама по себе еда», как говорилось в рекламе. Глядя на ползущую мимо плоскую саванну, Амина почувствовала, как жидкость утекает к ребенку, как внутри разгорается искорка силы. Постепенно плоскость саванны сменилась причудливым рельефом с выходами пород. И появились птицы. Взлетели птицы-носороги: черные крылья, клювы – как слоновая кость.

Ннамди за ней наблюдал.

– Бывала здесь?

Она покачала головой. С каждым километром – на километр южнее, чем она прежде бывала. Лишь тут она вспомнила, что бросила единственное свое имущество: помятая канистра с водой так и пряталась в трубе у стоянки.

Ннамди и Амина болтали, а Джо их игнорировал, причем громко. Из земли повылезали гранитные холмы, дорога заюлила. На каждом повороте Джо тяжело налегал на баранку.

– Скала Зума, – сказал он. – Впереди.

Исполинский каменный каравай, важная достопримечательность: не только традиционный географический центр Нигерии, «пуп нации», что называется, но и граница между шариатскими штатами севера и христианскими южными. Зума, округлая и внезапная, вздымалась слоистыми утесами, выточенными за многие тысячелетия дождей и эрозии. Рубцы на боках – как следы кислоты или слез.

– Ну наконец-то! – сказал Джо. – Опять можно пить пиво и радоваться жизни.

– Ты и так пил пиво.

– Но теперь-то можно в открытую.

– Ты и так пил в открытую.

– Но расслабиться-то не мог.

– Да ну? А мне показалось, ты еще как расслабился.

Джо проворчал некое оскорбление в общем направлении Ннамди и больше этой темы не касался.

Когда приблизились к Абудже, Амина снова вскарабкалась на койку. Вскоре показались белые городские ворота, и цистерна въехала в мифическую столицу. Широченные бульвары, мерцание отелей. Шоссе, что текли без всяких пробок, без препон. Образцовый экспонат, город властей, где можно петь дифирамбы и вешать лапшу на уши ойибо и британским королевам; Абуджа сама как городской план, точный и выверенный; тут даже светофоры работали.

– Не доверяю я городам, где работают светофоры, – сказал Джо. – Ты вообще понимаешь, как это шоферов тормозит? – К тормозам он по возможности не прикасался. – Они даже окада в центр не пускают. Что это за город такой, где запрещены окада?

– Ты ж ненавидишь окада, – сказал Ннамди. Мототакси, порой перевозившие целые семьи разом, шныряли туда-сюда, свершали безрассудные подвиги мальчишеского героизма, подрезали крупный транспорт и запутывали и без того путаное дорожное движение.

– Ненавижу, – согласился Джо. – Они для всякого грузовика проклятие. Но я тебе не о том толкую. Нет. Абуджа – не Нигерия. Абуджа с неба упала. Ее выдумали.

Эти широкие улицы походили на кондиционированные коридоры Бонни-айленда. Город пропитывался жаром и все равно казался прохладным на ощупь.

– А ты в курсе, – сказал Джо, – что когда тут появились трущобы, власти их бульдозерами с землей сровняли, чтоб красоту не портить? В Абудже у честного человека шансов ноль.

Появились минареты и церковные шпили: Государственная мечеть и Государственная церковь набычились друг на друга через проспект Независимости. Джо рассмеялся:

– Я слыхал, их промерили до дюйма, чтоб никого не обидеть.

С одной стороны плыл золотой купол и минареты, с другой – витражи и крест; Джо подбородком указал вперед:

– А вон Государственный стадион. – Храм, объединяющий всех, домашнее поле нигерийской футбольной сборной. Джо, не скрывая трепета, смотрел, как гнездо «Суперорлов» проплывает мимо.

Абуджа страдала гигантизмом, перспектива в ней перекашивалась – от гостиницы до мечети, от церкви до футбольного стадиона. Человек, в одиночестве брошенный в Абудже, без друзей и родных, будет тут как букашка малая, подумал Ннамди.

Деваться некуда, надо спросить.

– Джозеф, – сказал он, – как мы поступим с девушкой?